Пастырь нуждается в любви пасомых

В одном из саратовских храмов есть такая бабушка — всегда сидит на скамейке в углу; трудно уже стоять, поэтому молится сидя. Только иногда с неожиданной молодой энергией поднимается, чтобы положить поклон, приложиться к иконе, ко кресту. Все ее в храме знают, все любят, и она любит всех — кто-то из прихожан сказал однажды, что у нее, как у солнышка, для каждого свой особый лучик. В Церкви эта женщина с детства, и в советские времена прошла, что называется, огни и воды. Из школы исключали, в госбезопасность вызывали, на работу не принимали — все было… А вспомнили мы здесь эту церковную бабушку в связи со следующим эпизодом.

В 60‑е годы уполномоченный по делам религий настоял на лишении регистрации (то есть на запрете в служении) определенного саратовского священника. Ситуация усложнялась тем, что батюшка сам был хорош — поведением своим, в частности пристрастием к алкоголю, подал уполномоченному достойный повод. Церковь хулилась через этого человека, имя Божие хулилось, можно ли, скажите, его оправдывать?

Так вот — вышеупомянутая бабушка (тогда еще далеко не бабушка, конечно) дошла до Москвы и каким-то образом добилась, чтобы батюшку этого ко служению вернули. А на все вопросы по сему поводу — стоило ли, дескать?.. — твердо отвечала:

— Я ему не судья. Я ему дочь.

И сегодня, через столько лет, повторяет:

— Нельзя священников осуждать. Какие бы ни были — мы спасаемся ими.

Вот так, не совсем обычно, начинаем мы на сей раз беседу с главным редактором нашего журнала игуменом Нектарием (Морозовым). Тема — отношение мирянина к священнику.

— Думается, что ни один из нас, верующих людей, не хотел бы, чтобы священник был для нас «как все». Нам самим внутренне необходимы некоторый пиетет, трепет, возвышенное отношение к носителю священного сана, определенная дистанция при общении с ним. И это, наверное, правильно. И поначалу все как бы так и есть. Но вот — общаемся год, другой, возникает одна ситуация, другая, третья… И в какой-то момент мы понимаем, что былой возвышенности, светлого трепета уже нет, что батюшка стал для нас обычным человеком с банальной кучей личных проблем, слабостей и недостатков. Как тут быть и стоит ли жалеть о потерянном? А может быть, не только в нем, а в нас самих дело?

— Действительно, человек, приходящий в храм, чаще всего смотрит на священника снизу вверх — как на существо иного порядка. Он уже заранее предполагает, что у этого человека, кроме данного ему в рукоположении дара благодати, есть еще какие-то особые личные душевные качества, невидимой чертой отделяющие его от прочих людей. Но человек, проживший в Церкви какое-то время — год, два, три, сталкивается, конечно, с естественными слабостями, немощами священника. И, когда это происходит, человек, даже и воцерковленный, судит слабости священника гораздо более строго, чем свои собственные (ведь священник в его глазах обязан быть другим, лучшим, нежели он сам!). При этом прихожанин далеко не всегда отдает себе отчет в том, какая огромная нагрузка на священнике лежит. Очень редко бывает так, чтобы человек, живущий церковной жизнью, по-настоящему это понимал. Может быть, это поймет лишь тот мирянин, который станет священником и все это испытает на себе самом.

Да, священник — такой же человек, как все остальные люди. Отличается он лишь тем, что ему в Таинстве Священства дана благодать — для того служения, к которому он призван. Но, во-первых, это не избавляет его от человеческих недостатков и слабостей, а во-вторых, ситуация обостряется тем, что священник находится на переднем крае «невидимого фронта» — духовной борьбы. Ведь он не только сам должен измениться, излечиться от греховных страстей, которые ему, повторюсь, присущи столь же, сколь любому другому человеку, — он в ответе еще за то огромное количество людей, которые к нему как к священнику приходят. Бремя скорбей, слабостей, проблем, бремя их неведения и невежества — все это ложится на иерея. А если мы хотя бы в какой-то степени представляем себе, что такое мир духовный, то понимаем, что боремся не только с нашими собственными страстями, но и с нашими врагами — невидимыми, но ничуть не менее от этого реальными, которые воюют против нас через нас самих, разжигая наши страсти и всеми силами удерживая нас в наших грехах. Священник, безусловно, становится объектом внимания вражеских сил в большей степени, чем любой другой человек. Не напрасно ведь сказано: поражу пастыря, и рассеются овцы стада (Мф. 26, 31, Зах.13, 7). Враг, будучи опытным и искусным стратегом, самый сильный удар наносит именно по священнику, не по мирянину. Покойный митрополит Неврокопский Нафанаил говорил, что, когда человек становится диаконом, враг хватает его за орарь, когда священником — таскает за епитрахиль, а когда архиереем — мотает за омофор. Вот так возрастает степень бесовского воздействия на человека по мере возрастания его в Церкви. И схиигумен Савва (Остапенко) говорил, что если против мирянина враждует один бес, то против монашествующего или священника — десятки. Что лучше делать на войне — стрелять в солдат или сразу убить командира?

Что касается потребности в возвышенном отношении, то ни в коем случае не нужно священника идеализировать, тем более мифологизировать. Не нужно воспринимать его как существо иного порядка. На священника нужно смотреть как на любого другого человека. Но в том-то весь и вопрос, как мы смотрим на нашего ближнего. Если мы смотрим на него с уважением, любовью, благоговением, а когда это необходимо, то и с состраданием, то нет сомнений — к священнику мы должны относиться так же, как ко всем.

Священник сам — не придавая какого-то особого значения своей персоне, не относясь к самому себе как к существу заведомо высшему — должен в то же самое время нести ту благодать, которая дана ему в Таинстве Рукоположения, с надлежащим благоговением и с особым трепетом. И понимать, что одно дело он — человек со всеми своими слабостями и грехами, а другое дело — действующий в этой благодати Господь, руками Которого, устами Которого он является и когда совершает богослужение, и когда общается как пастырь с людьми.

И точно так же должны относиться к пастырю церковные люди: с одной стороны, понимая, что он такой же человек, как они, с другой — благоговея перед тем даром, носителем которого он является. Это во-первых, а во-вторых — нужно помнить, что священник, при всех его личных несовершенствах, жизнь свою все же отдает — Богу, Церкви, людям. И это должно вызывать в мирянах и уважение, и благодарность к священнику. Каждый прихожанин должен понимать, что священник и лично ему тоже служит, его спасению, хотя и не всегда в должной мере, не всегда так, как следовало бы. Но ведь если бы батюшки здесь, на этом вот месте, не было, не совершалась бы служба, не было бы у нас Евхаристии, соединения со Христом. Господь Сам ставит людей, чтобы они это совершали, а если нет согласных это делать, готовых к этому — тогда беда! И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать? И кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня (Ис. 6, 8). Число сказавших «Вот я» всегда оказывается совсем небольшим: Жатвы много, а делателей мало (Мф. 9, 37). Слава Богу, что делатели все же находятся. Мы — эти делатели, мы бываем разными, бываем немощными, но мы все же есть, и если бы нас не было, все было бы гораздо хуже!

— А когда Вы сами не были еще ни монахом, ни священником, Вы понимали, чувствовали хотя бы отчасти то, о чем говорите теперь?

— Я никогда не позволю себе думать: вот этот человек обязан уважать меня только за то, что я стал священником. Но — такой парадокс — когда я вспоминаю себя мирянином, я понимаю, что у меня это уважение к священнику — именно за то, что он стал священником и делает самое важное дело на свете, — было. Мне не хотелось судить священника, для меня было важно то, что он есть. Я был расположен так, что даже от очевидных немощей, слабостей священника получал большую пользу. В храме, прихожанином которого я какое-то время был, настоятелем служил батюшка, у которого была слабость к алкоголю. Это все знали: это выдавала его внешность, а зачастую и запах. У него так дрожали руки, что во время Причащения мирян ему приходилось ставить Чашу на специальную подставку. Конечно, были люди, особенно бабушки, которые его ругали, осуждали. И вот как-то раз я пришел на исповедь и не застал в храме священника, у которого исповедовался постоянно. Мне пришлось идти к этому, пьющему… Но у меня не было никакого колебания, никакой мысли, что я иду «не к тому» священнику. У меня было сострадание к этому человеку и одновременно уважение, потому что он, при всей его немощи, все же стоит на этом месте и делает это дело. И я помню, насколько сердечно, насколько тепло отнесся ко мне он — не знаю, потому ли, что он почувствовал мое состояние, мое отношение к нему, или потому, что Господь так расположил его сердце. Тогда я понял: то, что нам может дать священник, зависит еще и от того, как мы сами отнесемся к нему, насколько мы раскроем не только перед ним, но и по отношению к нему наши сердца.

Если бы Церковь была наполнена какими-то особенными, совершенными пастырями, я не уверен, что людям было бы в этой Церкви хорошо. Потому что, если пастырь — такой же человек, как и все, он понимает человеческие слабости: Ибо как Сам Он претерпев, быв искушен, то может и искушаемым помочь (Евр. 2, 18). Апостол Павел сказал это о Христе, о Безгрешном, но то же можно сказать и о грешном человеке, который, сам страдая от своих греховных страстей, может помочь тем, кто к нему приходит. А если бы пастырь был совершенным человеком, он был бы, возможно, очень строг, неснисходителен к людям…

— На самом деле, это совсем непростой вопрос. Если так рассуждать, то чем праведнее человек, тем более жесток он должен быть к другим: праведник ведь не может «понять нас», принять наши неправедные поступки! Однако все наоборот: праведники добры, кротки, они умеют прощать.

— Потому что праведник не родился таким. Он прошел тяжелейший путь внутренней борьбы и страдания. Он оплакивал свое несовершенство и смирялся, и понимал, что он ничто перед Богом, и Бог возвышал, очищал его. Поэтому праведный человек всегда помнит, откуда он восходил к своей праведности (и он не восходил на самом деле, а нисходил — в глубину смирения). Понимает, что все доброе, что есть в нем, — это лишь от Господа, путь к Которому — через смирение и любовь. Это понимание не дает ему строго судить людей.

Приходя в храм, мы должны очень трезво видеть, каковы мы сами, и не требовать от пастыря, от священника, чтоб он был принципиально иным. Ведь он — один из нас, он ходит по той же земле, видит ту же грязь, он, как и мы все, вынужден в нее наступать. И его, условно говоря, крылья, которые должны быть ангельскими, и обожжены, и затемнены копотью. Однако же он решился на этих крыльях взлететь, решился взять на себя это очень трудное служение.

— Священник — такой же человек, как мы, это так; видя собственные несовершенства, мы должны и ему простить его слабости — согласна; но как быть, если поведение священника вызывает неприятие? Я не могу принять, например, когда священник груб (чисто нервную раздражительность при этом стараюсь прощать), допускает в своей речи вульгарные выражения, бывает совсем не по-доброму насмешлив или развязен, болтлив. Да и многое другое, что не так заметно, может быть, в «просто человеке», крайне неприятно в священнике. Неприятно, потому что несовместимо с тем духовным строем, который на самом деле должен быть присущ священнослужителю.

— Если Вы не в силах преодолеть внутреннего отторжения и принять конкретного священника таким, каков он есть, — перед Вами два пути. Первый — найти другого, который не будет Вас смущать. Второй — попытаться поговорить с тем священником, поведение которого Вам неприятно. Сказать ему откровенно: батюшка, вот это меня смущает. Если это будет сказано не в духе обвинения, а в духе сожаления, сострадания и понимания, в духе жалобы на себя самого, то, возможно, это заставит священника что-то изменить. Ведь священник — это живой человек, меняющийся и развивающийся. И он в силу каких-то его особенностей, полученного им воспитания, образа жизни может не понимать, что он смущает других людей, а услышав это от Вас, может измениться. Ведь на самом деле не только священник воспитывает паству, но и паства священника.

— Но что в данном случае предпочтительнее — терпение или активные «протестные» шаги? Должны ли мы спешить с трудным разговором или с «эмиграцией» в другой приход?

— Спешить с разговором, конечно, не нужно. Разговору должна предшествовать попытка разобраться — не только в ситуации, но и в себе самом. Нужно задать себе вопрос: а не нуждаюсь ли я в том, что представляется мне недостатком священника, не полезно ли мне это? В моей жизни тоже были случаи, когда пастырь был со мною и резковат, и жестковат, но потом я понимал, что это было мне полезно. Если бы этих случаев не было, я бы чего-то в своей жизни лишился.

Но в то же время человек — существо немощное, и ему от священника нужны помощь, поддержка. И когда их нет, когда священник их не дает, прихожанину нужно либо попросить о них, либо — если получить их невозможно — найти священника, который их даст, и постараться получить от новообретенного пастыря максимальную пользу.

Но главное в подобных ситуациях — это терпение и молитва. И трезвый анализ. Решение должно родиться из этого анализа и молитвы. Потому что на самом деле мы очень часто идем на поводу у каких-то своих слабостей и страстей. И, когда нас что-то обижает, мы видим в этом грех другого человека. И нам бывает совершенно невдомек, что причина нашей обиды, боли не в том, что другой человек ведет себя не так, как «надо», а в нас самих: мы таковы, что к нам пальцем не прикоснись, мы готовы кричать: «Караул, режут!» — хотя нас не трогал еще никто.

— Известно, что Евхаристия невозможна вне той любви, которую Христос завещал, а как быть, если у батюшки объективно с любовью к людям большие проблемы?

— Заставить любить невозможно — даже того, кто обязан любить «по должности». И научить любви невозможно, если только это не Ваш ребенок и не тот, кого Вы воспитываете с раннего возраста. Но зато возможно другое — своей любовью компенсировать недостаток любви в другом человеке. Потому что Церковь — это действительно некое единое тело, в котором недостаток чего-либо у одного его члена восполняется переизбытком того же у другого. Мы склонны воспринимать ситуацию так: вот, есть храм, есть приход и есть священник — глава общины, который за все и отвечает. Но на самом деле Церковь — это общая жизнь и общая ответственность. Общую ответственность нести нелегко. Иногда ее понимают так: вот, я пришел в Церковь, я пришел в этот приход, и что я могу здесь изменить к лучшему? Но в революционных переменах смысла нет. Смысл есть только в том, чтоб меняться самому и эту атмосферу любви создавать вокруг себя. Тогда в этом храме любовь будет возрастать и приумножаться. И в этой атмосфере любви, если нам удается ее создать, со временем будут возрастать люди, умеющие любить. И, может быть, кто-то из них станет пастырем.

— Как быть в такой вот деликатной ситуации: батюшка — хороший, отношения с ним — прекрасные, но — нужен другой. Нужен глубокий духовник, а данный батюшка на эту роль по причине душевного склада или, может быть, недостатка образования не годится, не тянет. Как и его не обидеть, не лишить поддержки (ведь не только в обиде дело — знаешь, что священнику от тебя поддержка нужна, доверие, верность), и себя не лишить необходимого духовного окормления?

— Желание найти «глубокого духовника» может носить совершенно несостоятельный характер. Тот, кто покажется Вам таковым, просто обладает, может быть, неким даром слова, но начисто лишен при этом тех качеств, о которых так хорошо говорит и которыми, может быть, обладает тот «слишком простой» батюшка, от которого Вам вдруг захотелось уйти. Можно уйти и оказаться в какой-то пустоте: увидеть, что батюшка, казавшийся «очень духовным» и очень глубоким, на самом деле не имеет в сердце той любви, того тепла, которые есть у Вашего прежнего духовника — «простого». Может оказаться, что Ваш «глубокий духовник» просто парит над людьми, не неся даже и доли той ответственности за них, которую нес Ваш прежний духовник, «неглубокий».

— Все так, но что делать, если возникли серьезные вопросы, а у «родного» (можно, впрочем, без кавычек) батюшки на них ответов нет?

— Тогда, возможно, нужно искать первоначально не духовника, а собеседника. Священника, с которым Вы можете посоветоваться. И только когда у Вас сложатся с Вашим собеседником какие-то отношения, когда Вы поймете, что он как священник действительно Вам нужен, что Сам Господь для Вас эту встречу устроил, тогда можно что-то менять. Но в любом случае тот приход, куда Вы пришли впервые, где Вы получили помощь от священника, нельзя бросать. Обязательно нужно помогать этому приходу и священнику. Должна быть благодарность, это и с «общечеловеческой», и с христианской точки зрения очень важно. И очень важно не обижать священника. Простой он будь или непростой, он делает свое дело, что-то отдает, и ему нужно, чтоб ему тоже что-то давали. Без человеческого участия, помощи он надорвется. Мы молимся за священников, конечно, но нельзя при этом думать, что воздаяние он должен получать только от Бога. Мы все люди, для нас важны человеческое участие, человеческая помощь.

— Мне и такие сетования приходилось слышать: «Выдохся наш пастырь. Года три-четыре назад был совсем другим: и глаза светились, и каждому человеку, пришедшему в храм, был рад, и проповеди говорил замечательные, а сейчас — глаза погасли, люди раздражают, проповеди читает чужие, по бумажке, не глядя при том людям в глаза…» Сетующие, в общем, понимают, что осуждать батюшку не вправе, но и не замечать происходящего с ним тоже не могут. Надо, наверное, как-то помочь, а как?

— Помочь можно только любовью. Если этот священник несколько лет помогал вам идти вперед, а потом сам остановился, то, может быть, просто Ваша очередь настала помочь ему двигаться? Или хотя бы поддержать, чтоб не упал? Как поддержать? Может быть, просто быть рядом, помогать во всем и молиться за пастыря. Можно советоваться в духовных вопросах с другим священником, но нельзя бросать того, который ранее во многих вещах помог нам. Потому что это будет неправильно перед Богом.

— То есть не должно быть потребительского отношения: Вы, батюшка, выдохлись, с Вами уже неинтересно, я пойду к другому?

— Конечно, ведь не только пастырь ответственен за паству, но и она за него. Это ощущение — ответственности за своего священника — мало у кого есть. Но оно крайне необходимо. Без него ничего не получится. Без него христианин остается потребителем, который потребляет Церковь, священника и пытается потреблять Самого Бога. А это не приведет к спасению для жизни вечной.

— Вообще, нужно ли искать «хорошего» священника или необходимо удовлетвориться ближайшим? А если действительно искать, то из чего исходить и, главное, для чего искать? Мы ведь самыми разными мотивами руководствуемся в этих поисках: кому что…

— Я думаю, что исходить нужно из поиска истины, из поиска Бога, из поиска того пути, которым мы можем двигаться к Богу, к тому, что именуется высоким словом «богоуподобление». Только когда человек на этот путь встает, когда это внутренний осознанный выбор, тогда он может столь же осознанно искать для себя священника. Искание священника должно быть вторичным по отношению к поиску истины. Потому что Господь не дает нам успокаиваться в человеке, Он хочет, чтобы мы успокоились в Нем. Если человек ищет священника, не ища истины, он найдет для себя «слепого вождя слепых» (см.: Лк. 6, 39). А когда человек понимает, зачем он ищет священника, чем священник может ему помочь, тогда он ищет уже не святого, не прозорливого, не «не такого, как они все», а именно того, который может поделиться своим духовным опытом, предостеречь его от ошибок, сказать ему: «Вот здесь ты слишком торопишься, а вот здесь ты слишком себя жалеешь».

Но, к сожалению, очень редко человек бывает готов к подлинному соработничеству со священником. И многие священники от этого надрываются. Иногда стоишь на исповеди, общаешься с людьми, и у тебя возникает ощущение, что ты вешалка. На тебя вешают одну шубу за другой, пока не упадешь. Почему это ощущение возникает? Потому что человек, пришедший на исповедь, не хочет покаяться и изменить свою жизнь, нет, он хочет просто на кого-то свою беду повесить.

Священник очень многие вещи может выдержать, когда он видит оправданность происходящего, когда он видит результат. Когда человек признается — хотя бы и в самом страшном грехе, но действительно раскаиваясь, не желая больше так жить и это делать, — у священника на душе радость. Он видит, что его служение приносит пользу, — вот, пришел человек и изменился. И здесь — любую тяжесть можно перенести, любой труд поднять, потому что ты видишь чудо изменения человека. Но когда он видит, что никакого результата, никакого покаянного движения, никакого обращения к Богу на самом деле нет, что человек говорит о своих грехах сухо и безразлично, как если бы их совершил кто-то другой, тогда священнику очень тяжело. Люди, приходящие к нему и желающие себе облегчения, похожи (страшное сравнение, но это так) на наркоманов, которые периодически ложатся в клинику, чтоб подлечиться, очистить кровь, а затем выйти и продолжать употреблять наркотики. Причем это не тот случай, когда человек кается, а затем вновь падает по немощи своей, нет — здесь присутствует сознательное нежелание изменяться. После такой исповеди, после долгого общения с такими «кающимися» священник порой просто шатается, он опустошен, раздавлен, и если кто-то к нему в этот момент подойдет, то не исключено, что он не сможет с этим человеком разговаривать. Это надо постараться понять. Любому из нас приходится выслушивать от ближних какие-то тяжелые жизненные истории, жалобы, но один человек, рассказывая нам о себе, ждет от нас разумной помощи, совета и принимает этот совет для того, чтобы разрешить свои проблемы, а другому никакие советы от нас не нужны и мы сами не нужны, ему нужно просто повесить на нас свое несчастье. А на священника таких несчастий вешают огромное количество. И это огромная усталость! И он в какой-то момент может истощиться, надорваться, надломиться от этого. Когда Господь молится в Гефсиманском саду до кровавого пота, Он несет на себе всех людей, всех нас — со всеми нашими тяготами, со всем, что в нас есть. И со священником происходит нечто похожее, в крошечной, мизерной степени, но происходит.

— Те проблемы, о которых Вы говорите, извечны или присущи именно нашему времени?

— Каждому периоду в истории Церкви присущи какие-то свои проблемы, свои «болезни». Чем характеризуется наше время? Давайте посмотрим историю Церкви и сравним хотя бы XIX и XХ века по количеству святых. Практически все святые ХХ века — новомученики. Ни преподобных, ни равноапостольных мы в ХХ веке почти не видим. Мы не видим их и в начале нового века тоже. Перед нами нет этих примеров, мы не получаем духовной помощи и поддержки, которая нам так необходима. Время, между тем, становится все холоднее, все злее, все подлее. А священник находится на передовой. Он пропускает через свое сердце то, чего другие даже не замечают. Он видит весь ужас происходящего, потому что к нему приходят люди, пораженные, почти убитые врагом и своими страстями. И поверьте, сейчас это гораздо тяжелее, чем раньше. Вы знаете, когда человек приезжает с войны, он не узнает, не понимает людей, которые все это время жили в тылу, и они его не понимают: что с ним такое стало? Почему он кричит по ночам? Вот так же подчас и священника не понимают — даже близкие: что с ним такое стало?

А он, может быть, не очень был готов к такой ситуации. Дело еще и вот в чем: за короткое время Церковь выросла из крохотной в огромную. И все болезни роста пошли вширь. Есть масса пастырей, которые стали священниками, так и не получив нормального опыта жизни в качестве мирян, прихожан. Иной из них похож на травинку, пробившуюся сквозь асфальт, ни солнца, ни влаги не впитавшую. Но они стали священниками, они выбрали для себя этот путь.

Конечно, встречаются, скажем так, носители сана, у которых не осталось уже ничего от веры, ничего от нравственности, они просто используют свой сан для того, чтобы зарабатывать деньги и как-то жить. Бывает такое — да, бывает, но все-таки нечасто. Скорее, даже в таком священнике, в котором люди находят массу недостатков и на которого готовы пальцем показывать, жива вера, живо желание служить Богу, Церкви, спасению людей. И тогда не надо его ни гнать, ни уничижать, а надо за него молиться, и Господь исправит его. Есть две опасные крайности: одна — когда люди смотрят на священника, как я уже говорил вначале, как на существо высшего порядка и готовы оправдывать его, что бы он ни делал: иногда вокруг того или иного батюшки собирается своего рода секта. Другая крайность — когда священник все время оказывается в положении подсудимого: что бы он ни делал, все не так. А правильное отношение где-то посередине.

— Подведем некий итог: в каком отношении паствы нуждается пастырь? Каким образом мы (точнее, наше поведение по отношению к нему) может его поддержать, укрепить?

— Он нуждается в том же, в чем другой человек: в любви, в понимании, в помощи и в том, чтобы труд был совместным, потому что только совместный труд — каким бы тяжким он ни был — приносит плоды.

Беседовала Марина Бирюкова

Журнал «Православие и современность» № 33 (49)

http://www.eparhia-saratov.ru/Articles/pastyr-nuzhdaetsya-v-lyubvi-pasomykh