ЭККЛЕЗИОЛОГИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ СОВРЕМЕННЫХ ПРЕТЕНЗИЙ КОНСТАНТИНОПОЛЯ НА ПЕРВЕНСТВО В ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

25–26 февраля 2019 года по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете прошла научно-практическая конференция «Причины и вызовы текущего кризиса межправославных отношений». В докладе ведущего научного сотрудника исторического факультета МГУ Михаила Вячеславовича Грацианского «Экклезиологические источники современных претензий Константинополя на первенство в Православной Церкви"» был проведен церковно-исторический анализ экклезиологических оснований, которыми оправдываются действия Константинопольского Патриарха в отношении Украины. Отталкиваясь от официальных документов Русской Православной Церкви, в которых мотивы действий Фанара характеризуются как «папистские», докладчик показал, что современная экклезиология Константинопольской Церкви копирует теорию и практику Римской Церкви первого тысячелетия, основанную на концепции сущностного превосходства власти Римского Папы по сравнению с прерогативами Предстоятелей других Поместных Церквей.

В истекшем году Русская Православная Церковь столкнулась с проблемой незаконного вторжения Константинопольской Церкви на ее каноническую территорию.

В заявлении Священного Синода Русской Православной Церкви от 15 октября 2018 г. были верно отмечены мотивы действий Константинопольского Патриархата:

«Присвоение себе полномочий отмены судебных и иных решений других Поместных Православных Церквей — лишь одно из проявлений нового ложного учения, провозглашаемого ныне Константинопольской Церковью и приписывающего Патриарху Константинопольскому права ‟первого без равных” (primus sine paribus) со вселенской юрисдикцией»[1].

Десятью годами ранее, 27 июня 2008 г., Архиерейский Собор РПЦ так определил «тенденции пересмотра канонической традиции», проявившиеся в деятельности и высказываниях представителей Константинопольской Церкви:

«Отталкиваясь от не разделяемого всей полнотой Православной Церкви понимания 28 правила IV Вселенского Собора, эти иерархи и богословы развивают новую экклезиологическую концепцию, которая становится вызовом для общеправославного единства. Согласно этой концепции: а) принадлежащей Вселенскому Православию считается только та Поместная Церковь, которая состоит в общении с Константинопольским престолом; б) Константинопольский Патриархат имеет исключительное право церковной юрисдикции во всех странах православного рассеяния; в) в этих странах Константинопольский Патриархат единолично представляет мнения и интересы всех Поместных Церквей перед государственной властью; г) любой архиерей или клирик, несущий служение за пределами канонической территории своей Поместной Церкви, находится под церковной юрисдикцией Константинополя, даже если сам этого не сознает, а следовательно, может при желании быть принят в эту юрисдикцию без отпускной грамоты (как это имело место в случае с бывшим епископом Сергиевским Василием); д) Константинопольский Патриархат определяет географические границы Церквей и, если его мнение не совпадает с мнением той или иной Церкви по данному вопросу, может учреждать на территории этой Церкви собственную юрисдикцию (как это произошло в Эстонии); е) Константинопольский Патриархат в одностороннем порядке определяет, какая Поместная Церковь может, а какая не может участвовать в межправославных мероприятиях»[2].

Констатации, содержащиеся в процитированных синодальных документах РПЦ безусловно, верны. Единственный пункт, по которому можно внести уточнение, состоит в том, что, конечно же, осуждаемое экклезиологическое учение Константинопольской Церкви, хотя и является ложным, однако отнюдь не является новым.

Экклезиологическое учение Константинопольской Церкви, хотя и является ложным, однако отнюдь не является новым

Приступая к нашим собственным рассуждениям по этому вопросу, обратимся также к документу, принятому на заседании Священного Синода Русской Православной Церкви 25–26 декабря 2013 года и носящему название «Позиция Московского Патриархата по вопросу о первенстве во Вселенской Церкви». В нем, в частности, сказано:

«Экклезиологические искажения, приписывающие первенствующему на вселенском уровне иерарху функции управления, свойственные первенствующим на других уровнях церковной организации, в полемической литературе второго тысячелетия получили наименование ‟папизма”».

И далее:

«…на Западе развитие учения об особой власти римского епископа, согласно которому верховная власть во Вселенской Церкви принадлежит епископу Рима как преемнику апостола Петра и наместнику Христа на земле, привело к формированию иной административной модели церковного устройства с единым вселенским центром в Риме»[3].

Таким образом, для уяснения современной позиции Константинополя, выражающейся как в его заявлениях экклезиологического толка, так и его церковно-политической практике, необходимо обращение к истории Римской Церкви, уже в первом тысячелетии выработавшей и начавшей применять учение о «вселенском» властном первенстве.

Четвертый Вселенский Халкидонский Собор. Эскиз росписи в нижней части южной стены на хорах храма Христа Спасителя в Москве

В ходе IV Вселенского Собора в Халкидоне (451 г.) римская делегация в обоснование неоспоримого первенства папского престола представила членам Собора текст 6-го правила 1-го Вселенского Собора в Никее (325 г.). После сличения представленного папскими легатами текста с подлинными актами Никейского Собора выяснилось, что Рим предоставил сильно искаженную версию правила. Главным и основным искажением являлась первая фраза, отсутствующая в оригинальном каноне:

«Ἡ ἐκκλησία Ῥώμης πάντοτε ἔσχε τὰ πρωτεῖα (Римская Церковь всегда имела первенство)»[4].

В дальнейшем тексте, помимо ряда менее значительных искажений, присутствовала передача оригинального греческого τὰ πρεσβεῖα σώζεσθαι ταῖς ἐκκλησίαις («у Церквей сохраняются преимущества») через καὶ ἐν ταῖς ἄλλαις ἐπαρχίαις τὰ πρωτεῖα σῳζέσθω ταῖς ἐκκλησίαις («и в прочих епархиях да сохраняются у Церквей первенства»). Данное римское чтение, сохранившееся в соборных актах в греческом переводе, подтверждается имеющимся латинским текстом. Римские легаты прибыли на Собор, получив от Папы Льва строгие письменные инструкции. Очевидно, что и текст фальсифицированного 6-го Никейского правила был получен ими в Риме, в комплекте с прочими многочисленными документами. Естественно, отцы Собора не преминули указать папским легатам на вопиющее противоречие римской версии общеизвестного на Востоке канона его оригинальному чтению.

Так, впервые в формате Вселенского Собора мы имеем свидетельство того, что Римская Церковь заявила свое притязание на первенство в Церкви. Отметим как факт, что право на это первенство Римская Церковь основывала на фальсифицированном тексте одного из основополагающих канонов[5].

Доподлинно неизвестно, при каких обстоятельствах и когда на Западе возник латинский перевод 6-го Никейского правила со вставкой Ecclesia Romana semper habuit primatum[6], и почему греческий термин πρεσβεῖα был переведен не через обычное латинское соответствие privilegia, а через слово primatus (первенство). Помимо чисто текстуального искажения канона при переводе на латинский язык, в Риме применили к нему и весьма неожиданную интерпретацию: согласно принятому там вплоть до середины XX в. толкованию, канон вводил иерархию упомянутых в нем кафедр, по которой первое место занимала Римская, второе — Александрийская, а третье — Антиохийская.

Святитель Лев I Великий, папа Римский

То, что претензии Рима, заявленные в искаженном каноне Никейского Собора, были не только теоретическими, но и имели отношение к римской церковно-политической практике того времени, подтверждается многочисленными свидетельствами церковной истории. Весьма ярко политика Рима в отношении прочих Поместных Церквей проявилась уже в понтификаты Льва Великого (440–461) — Папы Халкидонского Собора — и его ближайших преемников[7].

Лев Великий неоднократно заявлял, что его власть, как и власть прочих престолов, основывается на «канонах святых отцов», закрепленных решениями Никейского Собора[8]. При этом гарантом этих решений выступает сам Папа. Лев пишет:

«[право] распоряжаться принадлежит мне, и мне вменится в вину, если будут нарушены правила отеческих постановлений, которые, по наставлению Духа Божия, были заложены на Никейском Соборе для управления всею Церковью»[9].

По мнению Папы, основанному на искаженной версии Никейского шестого канона, в Церкви присутствовала иерархия трех престолов: Римского, Александрийского и Антиохийского, причем место каждого престола соответствовало его рангу, связанному с объемом власти и полномочий в отношении других Поместных Церквей. Рим, на основании вставки в Никейский канон, обладал первым местом. Опротестовывая 28-е халкидонское правило, Папа Лев говорил:

«Да не будут разорваны права провинциальных первенств, и да не будут обмануты Предстоятели-митрополиты относительно древле установленных привилегий. Да не погибнет ничуть достоинство Александрийского престола, которое он заслужил благодаря евангелисту Марку, ученику блаженного Петра; …также и Антиохийская Церковь …да пребывает в ранге, отечески установленном, и, будучи помещена на третьем месте[10], никогда да не станет ниже себя»[11].

Каноническим основанием первенства в Церкви служит 34-е апостольское правило, говорящее о преимуществах митрополитов

Согласно такому восприятию, к примеру, второй престол, Александрийский, подлежал суду только Римского престола, и его Предстоятель[12] не мог судиться судом «более низких епископов»[13]. Таким образом, свое мнимое первое место Рим понимал как первенство власти. Тому есть множество свидетельств как в посланиях Папы Льва, так и его преемников.

Между тем каноническим основанием первенства в Церкви единственно служит 34-е апостольское правило, говорящее о преимуществах митрополитов:

«Епископам каждого народа надлежит знать первого среди них, считать его главою и ничего лишнего не делать без его мнения, но каждому делать только то, что касается его прихода и подчиненных ему земель. Но и тот да не делает ничего без мнения всех. Ведь так будет согласие и прославится Бог через Господа во Святом Духе: Отец, и Сын, и Святой Дух»[14].

Это правило в дальнейшем было конкретизировано. В частности, 9-й канон Антиохийского Собора (341 г.) гласит:

«Епископам во всякой провинции надлежит знать, что епископ-Предстоятель митрополии принимает на себя заботу обо всей епархии в силу того, что в митрополию отовсюду стекаются все, имеющие [какие-либо] дела. Потому и решено, чтобы он первенствовал в отношении чести, а прочие епископы без него ничего лишнего не делали, согласно древнему действующему канону наших отцов… но каждому епископу иметь власть над своим приходом… и являть попечение обо всей области, подчиненной его городу… Более же ничего не пытаться делать без епископа митрополии, а также и ему без мнения остальных»[15].

Именно в таком духе 34-е апостольское правило трактуется и всей последующей православной канонической традицией на протяжении всей византийской эпохи.

Несмотря на то, что данные каноны и все их толкования однозначно указывают на то, что уровень, в пределах которого действовало первенство, — это митрополия, стоящая во главе провинциального, епархиального уровня церковной организации, Рим переносил это правило на уровень вселенский. Выражение канона «епископам каждого народа надлежит знать первого среди них» в Риме понимали в том смысле, что Папа и есть первый епископ «каждого народа». Подтверждением именно этому тезису должна была служить вышеупомянутая фальсификация римлянами 6-го Никейского канона.

Далее, для оправдания искаженного видения уровней власти, Папа Лев и его преемники начали говорить о наличии трехуровневой власти в Церкви, при котором каждый из более высоких уровней имел полноту власти над более низким. Лев писал:

«Связь всего тела создает единое здравие, единую красоту; и эта связь всего тела требует единодушия, особенно же добивается согласия среди епископов, у которых достоинство хотя и общее, однако не таков всеобщий ранг, поскольку и среди блаженнейших апостолов, наряду с подобием чести, было некое различие власти, и хотя избранность была равной, только одному было дано выдаваться среди всех. Из какового примера также возникло и различие епископов, и великим предназначением было предусмотрено, чтобы не все присваивали себе всё, но были в каждой провинции те, которые среди своих братьев имеют [право] первого приговора. И опять же, чтобы те, кто поставлен в более крупных городах, принимали на себя более обширную заботу, и через них забота о Вселенской Церкви стекалась к единому престолу Петра, и ничто никогда не противилось своей главе. Тот, кто знает, что он поставлен над кем-то, пусть не тяготится тем, что кто-то поставлен над ним, но послушание, которого требует, пусть выкажет и сам…»[16].

Изложенная Папой Львом трехуровневая схема архиерейской власти не стала окончательным выражением римского взгляда на папскую власть: в этом отношении католицизм проделал в дальнейшем значительный путь, развивая и конкретизируя то, что Лев Великий называл «полнотой власти» (plenitudo potestatis) римского епископа. Однако для современного диалога с православными эта схема оказалась пригодной, поскольку утверждала папский примат исподволь и в более мягких формах, чем католическая экклесиология второго тысячелетия. Именно эта формула о трех уровнях «церковных институтов», «выражающих видимым образом таинство койнонии» (Равеннский документ, раздел 17), легла в основу документов «Смешанной международной комиссии по богословскому диалогу между Римско-католической и Православной церквями», а именно в Равеннский (2007), Критский (2008) и Кьетский (2016). Проблемы рецепции этих документов православными Церквами мы здесь касаться не будем, однако нельзя не отметить, что признание основанной на превратном римском толковании 34-го апостольского правила и фальсифицированного 6-го правила I-го Вселенского Собора трехуровневой системы власти в Церкви автоматически означает и признание властного первенства римского епископа.

Несмотря на то, что Поместные Церкви в своих отношениях с Римом не соглашались с таким видением роли римского епископа, а зачастую и прямо его отвергали, римский понтифик выстраивал свои отношения с ними, исходя из представления о Римской кафедре как о первой во всей Вселенской Церкви. Это выражалось в ряде существенных моментов. Реализуя принцип, согласно которому епископы не должны делать «ничего лишнего» без мнения «первого», Папы требовали от всех Вселенских престолов непременно докладывать обо всех делах их диоцезов. Рим считал возможным самолично принимать апелляции и рассматривать дела «более низких» престолов, не прибегая к созыву какого бы то ни было Собора, причем права апелляции, признанные за Римом на Поместном Сардикийком Соборе, Папы также ложно выдавали за Никейские. На основании этого Папа Геласий утверждал:

«Мы не умолчим, что вся Церковь во [всём] мире знает, что связанное приговорами каких бы то ни было епископов престол блаженного Петра имеет право разрешить, и никому не позволено судить о его суждении; и если к нему можно из какой угодно части света подавать апелляцию на каноны, на него да не будет никому позволено апеллировать»[17].

Послания, сообщающие об избрании очередного Патриарха, Рим рассматривал как запрос об утверждении Папой соответствующего Патриарха

Приговоры оглашались Папой от своего имени, даже без ссылок на решение Собора Римской Церкви[18]. Обычные синодальные послания, сообщающие об избрании на престол очередного Патриарха и содержавшие его исповедание веры, Рим рассматривал как запрос об утверждении Папой соответствующего Патриарха. Папский ответ на эти послания, как во времена Льва, так и позже, вплоть до исправления императором Юстинианом данной нетерпимой ситуации, всегда содержит не только пункт, в котором Папа выражает свое согласие с избранием, но и подтверждение ранга кафедры, а также полномочий ее Предстоятеля в отношении его митрополитов и епископов[19]. Данный подход позволял Папам говорить, что именно они давали полномочия главам Поместных Церквей управлять своими каноническими территориями[20]. Зачастую Папы поверх голов Первоиерархов обращались напрямую к соборам митрополитов, напоминая им об их правах в отношении их Предстоятелей и о возможности в спорных случаях обращаться в Рим. Решения Поместных Соборов, относящиеся к важным вопросам жизни соответствующих церковных областей, по мнению Пап, также подлежали их утверждению. Только Рим имел право решать вопрос о принятии тех или иных лиц в общение, а также определять, повинен какой-либо иерарх в ереси или нет[21].

Рим уже в V в. ввел понятие, согласно современному экуменическому словоупотреблению, «центра общения», отождествив понятия «кафолическая Церковь» и «апостольский престол»[22], а общение с римским епископом выставив критерием[23] и «залогом» правой веры[24]. Папа Феликс III, к примеру, по поводу отлучения от Церкви Акакия Константинопольского выразил свой взгляд на «служение первенства» Римской кафедры как «центра общения» в следующих выражениях:

«Он более не наслаждается общением с Римским, сиречь апостольским, престолом, которого он себя лишил… Его наш приговор счел чуждым должности епископского служения, святого общения и вашего числа, сиречь числа христиан… Мы наставляем, чтобы все, кто хотят быть причастными кафолической вере, воздержались от общения с ним, дабы… не подвергнуться схожему мщению»[25].

Папа Геласий, к примеру, утверждает, что «кафолические священники» постоянно придерживались того, «что постановил апостольский престол», чтобы «избирать себе в собратья тех, кто, придерживаясь кафолического общения, общается с апостольским престолом, а тех, с кем апостольский престол вовсе не общается, отвергать»[26]. Он отмечает, что «апостольский престол …по установлению Господа Христа держит главенство во всей Церкви, ради общего распоряжения и заботы, которую он всегда с надлежащей осмотрительностью прилагает ради кафолической веры, отеческих канонов и правил предков…»[27], поскольку, цитируя опять Папу Феликса, «через апостольский престол, благодаря щедрости Христа, утверждается достоинство всех священников»[28].

Следует напомнить, что в 484-м г. Римский Папа единолично и от своего имени, т.е. в нарушение всех канонических соборных принципов отношений между крупнейшими Вселенскими кафедрами, отлучил от Церкви Патриарха Константинопольского и пошел на длительный разрыв общения со всеми Восточными престолами, поддержавшими в этом конфликте столичную кафедру. Обоснование Римом своей позиции исходило из принципа властного примата Римской кафедры. В частности, Папа заявлял, что он правомочно принял апелляцию покинувших свои престолы, а затем низложенных за государственную измену Патриархов Александрии и Антиохии, вызвал в качестве ответчика Патриарха Константинопольского, а после неявки последнего единолично отлучил его от Церкви. На обоснованные возражения Востока о том, что такое дело был полномочен решать лишь Вселенский Собор, Папа Геласий ответил:

«…никто из истинных христиан не сомневается, что постановление всякого Собора, которое было одобрено с согласия Вселенской Церкви, в наибольшей степени и прежде других надлежит исполнять именно первому престолу, который всякий Собор утверждает своим авторитетом и оберегает непрерывным управлением, в силу собственного первенства, которое он всегда держал и [ныне] удерживает»[29].

Именно устами этого Папы был провозглашен принцип абсолютной власти Папы в пределах Вселенской Церкви:

«…то, что связано приговорами любых епископов, престол блаженного Петра имеет право разрешить, однако никому не позволено судить о его приговорах; и если канонам было угодно, чтобы ему можно из какой угодно части света подавать апелляцию, то на него да не будет никому позволено апеллировать»[30].

Между тем на Востоке первенство на региональном уровне, т.е. на уровне Поместной Церкви, было обусловлено базовым принципом соборного управления: епископ был первым, если к нему собирались на Собор, если не собирались — он первым не был. Согласно же римскому подходу, первенство предполагало единоличное «монархическое» управление, к которому Папы стремились, всеми способами подрывая общецерковную соборную систему. Папы неоднократно высказывались в том духе, что Соборы проводятся на Востоке для того, чтобы Восточные Церкви ознакомились и приняли к исполнению уже ранее принятые в Риме решения. Вот как, в частности описывал это Папа Лев в связи с проведением Халкидонского Собора:

«И потому мы славим Господа, …Который не позволил претерпеть нам с нашими братьями никакого ущерба, утвердив необратимым согласием всей братии то, что Он уже раньше определил посредством нашего служения, и доказав, что то, что было предрешено первым среди всех престолов, воистину осуществилось, получив признание всего христианского мира, дабы и в этом члены согласовались с главой»[31].

Папы старались достичь ликвидации соборной системы, подрывая региональный принцип первенства. Так, они позволяли себе, минуя уровень Патриархов, обращаться напрямую к митрополитам, епископам и даже клирикам с призывом в конфликтных случаях апеллировать напрямую в Рим. Было несколько примеров, когда Папы создавали собственные викариаты (экзархаты) на территориях, которые не относились к сфере их юрисдикции. Так, ими были созданы экзархаты в Арле и Фессалонике, которые, по воле Папы, обладали теми же правами, что и незаконно созданные Константинополем СЦУ и т. н. «Эстонская апостольская церковь». Фактически не признавая регионального первенства Восточных Патриархатов[32], Папа выставлял себя гарантом и источником привилегий митрополитов, однако только до тех пор, пока ему не удавалось установить прямую власть над епископами, минуя митрополичий уровень.

Именно из-за неприемлемого понимания Римом его места среди прочих Поместных Церквей происходили разрывы общения между ним и Восточными Церквами, вплоть до раскола 1054 г.

Излишне говорить о том, что такое понимание Римом своих прав было сугубо односторонним. Со своей стороны, Константинополь не признавал в первом тысячелетии вселенскую юрисдикцию папы. Отсутствие устойчивых соборных механизмов принятия решения в Римской Церкви, а также систематическое противопоставление себя со стороны Папы Вселенским Соборам и в целом соборно принятым на Востоке решениям неоднократно вызывали протест Константинополя. Сейчас можно лишь пожалеть о том, что восточные иерархи не выразили свой протест в форме целостной канонической оценки указанных претензий Рима уже в то время. Именно из-за неприемлемого понимания Римом его места среди прочих Поместных Церквей в дальнейшем также происходили разрывы общения между ним и Восточными Церквами, вплоть до раскола 1054 г.

Константин IX Мономах. Мозаика св.Софии в Константинополе

Будет нелишним здесь напомнить о позиции Римской Церкви, обусловившей в конце концов ее окончательное отпадение от Вселенского Православия. Папа Лев IX (1049–1054), направивший в Константинополь делегацию во главе с кардиналом Гумбертом, который от имени Папы отлучил Патриарха Михаила Керуллария, доведя тем самым дело до окончательного раскола между Римом и Востоком, подвел итог развитию римского взгляда на, так сказать, «роль епископа Рима в общении Церквей в I тысячелетии». Лев IX неоднократно утверждал, что власть римского престола подтверждена Никейскими канонами. «Творчески» дополняя эти каноны, он говорил, что «весь Никейский Собор одобрил и подписал, что верховный (сиречь Римский — М.Г.) престол не судится никем»[33] и что «священники во всем мире имеют своим главой Папу, как все судьи — царя»[34]. Согласно непреложному мнению этого Папы, все последующие Вселенские Соборы «единогласной волей и согласным словом и написанием подтвердили то, что святой римский и апостольский престол после Господа Иисуса является главой всех Божьих Церквей»[35], так что «это должно приниматься на веру и исповедоваться всеми приверженцами Никейского Собора», кто не желает повергнуться отлучению от Церкви[36]. По его мнению, Римская Церковь является «царственным священством», обладает «властью земной и небесной» и «особым расположением на небесах»[37].

В данной связи, уже в качестве печального курьеза, можно привести слова Льва IX, обращенные к Константинопольской Церкви:

«Разве апостольская Римская Церковь, которая посредством Евангелия породила Церковь латинскую на Западе, не является матерью Церкви Константинопольской на Востоке, …создав прелестную дочь, то есть Церковь Константинопольскую?[38] …И последняя более не должна выглядеть неблагодарной дочерью, ибо мать удостоила ее большей чести, чем других. Ведь не Константинопольская Церковь в силу какого-либо божественного или человеческого преимущества является более чтимой или славной, чем другие Церкви, …но благочестивая мать»[39].

Лев IX

При всей нелепости папских притязаний на материнство Римской Церкви по отношению к Константинопольской, Папа Лев IX тем не менее вполне предвосхитил ту риторику и те упреки, которые Константинопольская Церковь, именующая себя материнской, подчас обращает в адрес Русской.

Не приводя дальнейших цитат, укажем здесь на то, что главнейшее обоснование особых, исключительных привилегий Римской Церкви Папа Лев IX, автор великой схизмы, черпает из подложного «Константинова дара», который занимает главное место в его аргументации. Тем самым в основе раскола Церквей лежит восприятие власти Римской кафедры, основанное на двух фальсификатах: искаженных Никейских канонах и целиком сфальсифицированном на Западе «Константиновом даре». При таких обстоятельствах начала схизмы и при неизменной, даже ввиду таких вопиющих фактов, убежденности католиков в правильности их позиции, перспективы уврачевания раскола представляются весьма смутными.

Нетрудно, таким образом, понять, что в настоящее время Константинопольский Патриархат целиком усвоил логику и образ действий, характерный для Римской Церкви первого тысячелетия. Посредством превратного перетолковывания и искажения в духе папской экклезиологии основополагающих канонов и правил, выработанных и утвержденных на Востоке в первом тысячелетии, Константинополь в настоящее время заявил о собственном властном первенстве, попирающем преимущества Поместных Православных Церквей. Свидетельством тому являются продавливаемые Константинополем в рамках «Смешанной международной комиссии по богословскому диалогу между Римско-католической и Православной церквами» документы, и, прежде всего, Равеннский (2007) и Кьетский (2016), которые постулируют наличие в Церкви трех уровней власти, продвигают идею вселенского первенства и намекают на особые права Константинополя в отношении проведения Вселенского Собора[40].

Кроме того, наличие пусть и не признанного, однако детально проработанного Критского документа 2008 г. под названием «Роль епископа Рима в общении Церквей в I тысячелетии» указывает на истинную цель так называемого «православно-католического диалога» — постепенное признание главенства римского епископа и подготовка почвы для унии, когда Рим, наконец, займет то властное положение, к которому он стремился по меньшей мере с конца IV в., разрабатывая ложное учение о роли апостола Петра как якобы первого римского епископа и фальсифицируя каноническую традицию.

Михаил Грацианский

Последний принятый в 2016-м г. в Кьети документ «Смешанной международной комиссии по богословскому диалогу между Римско-католической и Православной церквями» содержит более взвешенные и более соответствующие православной традиции высказывания в отношении роли Рима в первом тысячелетии и характере его первенства. Впрочем, наличие этого документа и этих высказываний не отменяет необходимости дать оценку как властным притязаниям Рима в первом тысячелетии, так и нынешним попыткам Константинополя с помощью старых римских уловок добиться власти над современными Православными Церквами. Все эти факты, безусловно, должны получить свою оценку как в рамках церковно-исторической науки, так и в рамках современной церковной политики, основанной на канонической и экклезиологической традиции Православия.

Русская Православная Церковь оказалась в положении Константинопольской Церкви первого тысячелетия, когда последняя была вынуждена отбиваться от властных претензий Рима

С прискорбием приходится признать тот факт, что произошедший разрыв общения Русской Православной Церкви с Константинополем оказывается так же закономерен и оправдан, как и разрыв 1054 г. Константинополя с Римом. Следует констатировать, что в современных условиях Русская Православная Церковь оказалась в положении Константинопольской Церкви первого тысячелетия, когда последняя была вынуждена отбиваться от властных претензий Рима. Тем самым в настоящее время против Константинополя начинают действовать все те же аргументы, которые он обоснованно использовал в свое время против Рима. В силу этого Русская Православная Церковь оказывается в целом в выигрышном положении, отстаивая традиционную православную экклезиологию, которая, впрочем, в современных условиях требует дополнительного изучения и усвоения с тем, чтобы экклезиологическая концепция Русской Православной Церкви выглядела последовательной и непротиворечивой во всех аспектах.

В заключение хотелось бы обратиться к Константинополю со словами увещаний, исходящих из уст римских епископов, экклезиологию которых Константинополь весьма высоко оценивает. Приведем здесь слова Папы Илара:

«Мы, о дражайшие друзья, не желаем смешивать преимущества Церквей, которые всегда следует соблюдать, и не позволим в области одного епископа иметь права другому. Ибо тем самым не только совершается преступление в отношении постановлений святых преданий, но и проглядывает оскорбление Господа, Который в качестве плода нашего служения ожидает не обширности областей, а приобретения душ»[41].

А также свт. Льва, епископа Римского:

«Никто да не устремляется к чужим правам; но в собственных законных пределах, насколько сможет, пусть упражняется в обширности любви, в которой константинопольский Предстоятель может собрать достаточно обильные плоды, если более положится на добродетель смирения, нежели исполнится духом честолюбия»[42].

https://pravoslavie.ru/119735.html