Аркадий Малер: Кризис русской философии

В этом году Институт философии РАН отмечает свой 80-летний юбилей. В честь этого события с 16 по 19 ноября в Институте проходят праздничные «Дни философии», приезжают философы из других стран, проводится международная конференция. Но этот праздник омрачен ожиданиями выселения Института философии из его родного здания на Волхонке,14.

Этот факт вызвал колоссальную негативную реакцию академической общественности и появилась определенная надежда, что ситуация может измениться к лучшему. В любом случае нужно называть вещи своими именами и признать, что вся инициатива с переселением Института философии из его родного дома – это хамство, от кого бы это не исходило и какими бы аргументами ни прикрывалось. Кстати, что касается аргументов в пользу переселения Института философии, то мы их вообще не слышим, их даже не стараются предъявлять. В этом смысле мы находимся в совершенно кафкианской ситуации, когда не ясны ни конкретный заказчик этого морального преступления, ни его аргументы.

Однако, несмотря на важность темы выселения ИФ РАНа, необходимо затронуть более широкую тему, более близко связанную с проведением «Дней философии», а именно – тему состояния философии в современной России. По этой теме можно сказать очень много общих и, при этом, правильных слов, но мне бы хотелось назвать конкретные проблемы. На мой взгляд, в России уже достаточно давно по отношению к философии сложилось весьма двусмысленное отношение, которое не позволяет этой дисциплине занять то положение, которое, во всяком случае когда-то, она занимала в таких странах как Германия или Франция. Дело дошло до того, что и в наше время есть вполне образованные люди, которые не могут понять, чем философия отличается от литературы и есть философы, которые не могут объяснить это отличие. У этой неразборчивости есть три внешние социальные причины, которые продолжают довлеть в русской культуре.

Во-первых, это известный литературоцентризм русской культуры, восходящий ко временам Пушкина и воспринимающий любую словесность как средство выражения образного, а не понятийного мышления. Русский философ больше заботится о красоте слова, чем о его точности, можно даже сказать, что он больше забоится об эффектности своих рассуждений, чем об их эффективности. И во всем мире русская классическая литература имела такое влияние, что само русское слово больше воспринимается как художественное слово, а не концептуальное. Поэтому западные интеллектуалы могут говорить о “великих русских философах” Достоевском и Толстом, а реальных русских философов просто не знать.

Во-вторых, это восприятие интеллектуала в России как человека, который обязательно должен формулировать какие-то общенациональные и даже всемирные идеи, давать рецепты решения актуальных социально-политических проблем. Отсюда часто отмечаемая исследователями неизбывная социальная и политическая ориентация русской мысли, её акцентуированный социоцентризм. Понятно, что для философствующей публицистики, декларирующей какие-то политические лозунги на злобу дня, проработка онтологических и гносеологических основ своих деклараций представляется делом не только скучным, но и вредным, потому что может отвлечь читателя от самой политики и обнаружить непродуманность деклараций самого автора. Но если мы занимаемся философией, а не софистикой, то мы обязаны прорабатывать эти основы, причем, в первую очередь. Между прочим, с этой политической зацикленностью связано популярное представление о том, что русская философия начинается с писем Чаадаева и полемики западников со славянофилами, в то время как история духовно-академической и университетской философии отбрасывается как несуществующая. С этим же связан и совершенно абсурдный спор о том, насколько философ должен быть вовлечен в политическую жизнь и эпатажные заявления о том, что философия непременно должна быть успокаивающим началом в обществе или, наоборот, раздражающим, что философ просто не может быть философом, если он не в оппозиции или, наоборот, если он не обеспечивает легитимацию власти. На самом деле философ должен заниматься философией, а всё остальное – это результат его личного решения, какие общественные позиции занимать и нужно ли вообще интересоваться каким-то обществом. Если философ сам называет себя социальным или политическим философом, то тогда от него можно требовать какого-то самоопределения в этой сфере, а если нет, то это не имеет никакого смысла.

Наконец, в-третьих, существенную роль в позиционировании русской философии играет её весьма специфическое восприятие на Западе, а именно, восприятие скорее этнографическое, чем профессиональное. Иностранцев часто интересует в русской философии не сама философия, а её “русскость”, которая, к тому же, трактуется весьма вульгарно. Такой этнографический интерес оправдан, когда речь идет об искусстве, литературе, даже той же политике, где национальные особенности имеют определяющее значение. Но, философия – это всё-таки дисциплина ума, апеллирующая к предельным смыслам и универсальным категориям. Она по самой своей природе сопротивляется любому партикуляризму. Мы можем не считать философию наукой, но философия также не является литературой, публицистикой и политикой. Предположим, философия это не наука, но она в любом случае – конкретная дисциплина, и параметры этой дисциплины универсальны. Совершенный “учебник философии” в Африке должен быть точно таким же, как в Скандинавии, иначе мы имеем дело не с философией, а с чем-то другим. Нашим же отечественным авторам, готовым играть в поддавки с иностранными туристами от философии, легче продемонстрировать в своих рассуждениях какой-то национальный колорит, нечто “местное”, чем вести полемику по гамбургскому счету.

На сегодняшний день под “философией” в нашей стране иногда понимают любое рассуждение на темы, чуть выше бытовых проблем. Философия стала восприниматься как серьезная разновидность литературы или публицистики, практически в соответствии с постструктуралистским различением философии как “серьезного” или литературы как “несерьезного”. Между прочим, надо заметить, что цунами французского постструктурализма ещё в 1990-е годы, столкнувшись с розановской традицией русской мысли, окончательно размыло фундамент классической рациональности в России, так что сегодня любой призыв к рациональности и ясности выглядит глубоким анахронизмом. Но эту ситуацию, так или иначе, нужно преодолевать, и есть только один путь этого преодоления – это, во-первых, последовательное развитие профессиональной и институциональной философии, то есть развитие Института философии и Факультета философии в широком смысле этих понятий, развитие системы научно-философских исследований и систематического преподавания философии.

Второй пункт – это возвращение к классической иерархии философского дисциплинария, то есть примат онтологии и гносеологии, ныне называемой эпистемологией. Пока философ не может сформулировать свои онтологические и эпистемологические позиции, у него нет никакой философии, а есть лишь набор случайных этических и эстетических предпочтений.

И третий пункт – это повышение престижа преподавания философии, как на Философском факультете, так и в тех вузах, где философия преподается отдельным курсом. И это самая больная проблема из всех оговоренных здесь, хотя сама по себе она является следствием всех остальных проблем. На сегодняшний день курс философии в вузах существует по разнарядке как нечто вынужденное и не требующее особого внимания, философию преподают кто угодно и как угодно, и в этом отношении постоянно проявляются две крайности. С одной стороны, у многих преподавателей философии есть очень распространенная тенденция преподавать не философию, а свои собственные мысли о философии, превращать фундаментальный предмет в авторский спецкурс. В итоге студенты по окончании этого курса могут знать кто такой Бодрийар, но не знать кто такой Фома Аквинский, и это катастрофа. С другой стороны, есть противоположная крайность, особенно встречающаяся на философских факультетах, тем более, хороших вузов, где преподаватели не всегда осознают уровень подготовки студента и читают им занудные лекции на достаточно специальные темы, будучи искренне уверенными в том, что студенты всё понимают. А студенты не понимают эти лекции, потому что они не знают даже того языка, на котором эти лекции читаются и который они должны были освоить на предыдущих курсах. Разумеется, для исправления этой ситуации необходимо наладить достаточно требовательную систему отчетности и сдачи экзаменов для самих студентов, и именно по философским дисциплинам как главным на философских факультетах, а не по экономике или физкультуре, на которые студенты-“философы” иногда тратят больше сил и времени, чем на саму философию. Для оценки же их знаний есть очень простой способ, который часто повергает в шок любого экзаменатора. Необходимо понимать, что экзаменационная рутина устроена таким образом, что студенту достаточно зазубрить основную информацию непосредственно по самому курсу, чем знать элементарные основы, в связи с чем у нас защищают дипломы и, я уверен в этом, даже диссертации люди, которые не могут ответить на вопрос, кто родился раньше – Платон или Аристотель, Кант или Гегель. Именно такого уровня неожиданные вопросы нужно им задавать и тогда вы услышите много интересного, и тот кризис философского знания, в котором мы оказались, будет очевиден.

источник: http://www.russ.ru/pole/Krizis-russkoj-filosofii

Аркадий Малер

Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы получить возможность отправлять комментарии

Навигация

Официальный сайт Московского Патриархата

Аркадий Малер: Кризис русской философии

Вход в систему

Навигация

Официальный сайт Московского Патриархата

Аркадий Малер: Кризис русской философии