Аркадий Малер: Главная проблема
3 марта в СМИ появились два открытых письма по поводу законопроекта «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности».Первое письмо обращено к Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Кириллу и подписано 41 деятелем науки и культуры, не довольных этим законопроектом. Второе письмо обращено к Президенту РФ Дмитрию Медведеву и подписано 24 другими деятелями науки и культуры в защиту этого законопроекта.
Каждое из этих писем очень важно и требует отдельного обсуждения. Поэтому я сначала прокомментирую первое, а потом второе.
Вынужден признать, что в строгом отличие от иных открытых обращений различного рода деятелей культуры и науки, которые можно трактовать как антицеровные, это письмо Предстоятелю Русской Православной Церкви написано на редкость уважительно и рассудительно, что и не удивительно, потому что на редкость представительным и убедительным выглядит состав подписавших это письмо. В большинстве своем это не патентованные либералы, а вполне трезвомыслящие и интересные специалисты, искренне переживающие за судьбу русской культуры. И в этом смысле это письмо – серьезный звоночек нашей церковной общественности, которая должна научиться убеждать своих оппонентов. Я знаком с некоторыми из тех, кто подписал это письмо, и вполне представляю себе их подписи под обращением с противоположным смыслом.
Обсуждаемая проблема возвращения исторического имущества Русской Церкви сегодня может быть решена только в режиме постоянного сотрудничества самой Церкви с теми музеями и архивами, где это имущество сохранялось в течении последнего века. И мы действительно должны быть благодарны этим музеям и архивам, которые сохранили это имущество. Но правда церковной общественности по этому вопросу состоит в том, что храмы и иконы, а речь, в основном, идет именно о храмах и иконах, - это не просто произведения искусства, это сакральные объекты, с помощью которых человек может общаться с Господом Богом. Напомню, что утверждение иконопочитания в Православной Церкви – это даже не канон, а догмат, принятый в 787 году на последнем, седьмом Вселенском Соборе, а поскольку последующие императоры Византии продолжили политику иконоборчества, то восстановление иконопочитания на Константинопольском Соборе в 843 году празднуется ни много, ни мало, как Торжество Православия в первое воскресение Великого Поста. Таким образом, иконы для Церкви – это предмет догматический, а не просто ритуальный. Соответственно, любая икона, однажды признанная Церковью в качестве таковой, это, говоря простым языком, живая реальность, посредством которой мы открываем для себя ту реальность, которая создала саму жизнь. Обращу особое внимание на то, что любая икона – это всегда икона конкретной личности или нескольких личностей, и в этом смысле само иконопочитание непосредственно связано с персоналистической сущностью христианства. Обращаясь к иконе, мы обращаемся не к чему-либо, именно к тому лику, который на ней изображен, а этот лик никогда не может “потухнуть”, он уже сделал эту икону иконой, он смотрит на нас и ждет нашего взгляда. Поэтому для православного человека допустить внебогослужебное использование икон просто невозможно и когда мы оказываемся в “иконном зале” Третьяковской галереи или Музее имени преп.Андрея Рублева, то мы не можем воспринимать их экспонаты просто как произведения искусства. Следовательно, если называть вещи своими именами, то всё историческое достояние Русской Православной Церкви должно вернуться в её собственность и вопрос состоит только в том, как и при каких условиях осуществить это возвращение. Переживания искусствоведов о том, что в Церкви это достояние будет плохо охраняться, вполне понятно, на то они и искусствоведы, но тогда самой Церкви нужно предложить такие формы сохранности этого достояния, которые были бы убедительны для них. И такие формы не могут не быть – их просто нужной найти и сесть за стол переговоров.
Иногда претензии оппонентов Церкви доходят до смешного. Например, многие волнуются за сохранение икон только потому, что верующие будут к ним прикладываться, но это полная глупость, потому что даже современные иконы во многих храмах находятся за толстым стеклом только для того, чтобы их не повредить. Понятно, что любая икона, представляющая историческую и искусствоведческую ценность, будет находиться за тройным пуленепробиваемым стеклом и её охране будет уделяться особое внимание на регулярной основе. Понятно также, что эти иконы или фрески должны будут находиться под постоянным присмотром искусствоведов, как это всегда бывает в тех храмах, которые давно отданы Церкви. Фактически речь должна идти о двойной охране – и со стороны Церкви, и со стороны искусствоведов. И, как мне кажется, содержание и тональность этого письма Патриарху Московскому, позволяет надеяться, что именно этот вопрос двойной охраны будет обсуждаться в дальнейшем, а не сама возможность возвращения Церкви её имущества. В этом контексте больше всего огорчает то недоверие, которое есть у определенной части искусствоведов к Церкви. Во-первых, наша Русская Православная Церковь, в лице своего руководства, это одна из самых трезвомыслящих инстанций в современном постмодерном пространстве, и это трезвомыслие является не данью какой-то политкорректности, а неотъемлемым свойством её догматического мировоззрения. И если Церкви вернут, например, такую святыню, как икону Пресвятой Троицы преп.Андрея Рублева, то можно быть уверенным в том, что её сохранность будет обеспечена не меньше, если не больше, чем в музее. Во-вторых, оппозиция Церкви и искусствоведов очень часто выглядит весьма надуманной, потому что очень многие из самих искусствоведов – это члены самой Церкви, и было бы странно, если бы они не мыслили церковно в отношении самого церковного достояния. Поэтому я уверен в том, что при должном желании и Церковь как институт, и искусствоведы, могут договориться о судьбе церковного имущества.
Однако есть ещё один аспект этой проблемы, который касается наших ревнителей не по уму, столь агрессивно реагирующих на подобные письма. Задача возвращения исторического имущества Церкви состоит в том, чтобы вернуть этому имуществу его подлинное богослужебное назначение, а не в том, чтобы сделать саму Церковь более “святой” и “священной”, как это кому-то кажется. Сама Церковь освящает иконы, а не иконы освящают Церковь. Поэтому в совершенно законном стремлении молиться и приложиться именно к той иконе, которая была намолена столетиями, есть та опасная граница, где заканчивается христианство и начинается откровенная магия. Между древностью иконы и возможностью нашего спасения нет прямой математической зависимости, и поэтому в желании во что бы то ни стало, расталкивая локтями искусствоведов, приложиться к конкретной иконе, содержится больше эпатажа и гордыни, чем благочестия. Напомню, что иконоборческое движение VIII-IX веков во многом подогревалось тем, что некоторые, излишне ревностные иконодулы, а, точнее говоря, иконолатры действительно демонстрировали совершенно магическое отношение к иконам как языческим идолам. Например, употребляли краску от икон как Святое Причастие и считали это вполне нормальным. В итоге многие нормальные люди, не желающие особо углубляться в богословские вопросы и узнавать, где больше правды, автоматически переходили в лагерь иконокластов. Мы должны учиться на ошибках нашего прошлого и научиться убеждать наших оппонентов и привлекать их на свою сторону.
Второе письмо, написанное в реакцию на первое, само по себе абсолютно правильно. Но есть одна существенная проблема, которую, на мой взгляд, очень часто не понимают организаторы подобных писем. Дело в том, что абсолютное большинство подписавшихся – это православные консерваторы, то есть люди, чье отношение к вопросу о возвращении церковного имущества более, чем предсказуемо. Правда, среди наших консерваторов есть ещё извечные цезаристы, утверждающие, что “Церковь должна знать своё место”, но считать их “православными” невозможно. Для таковых “консерваторов” православие это нечто прилагающееся к “консерватизму”, как они его понимают. Поэтому я очень рад, что в этом вопросе все подписавшиеся проявили себя вполне клерикально. Но в том-то всё и дело, что ничего неожиданного для власти и секулярного общества в этом проявлении нет. Гораздо неожиданнее и потому несравнимо эффективнее было бы аналогичное заявление от весьма известных деятелей культуры, не замеченных в особом православном консерватизме, но зато замеченных теми чиновниками и политиками, которые “принимают решения”. Если бы среди подписавшихся были такие имена, как – Белла Ахмадулина, Евгений Рейн, Марк Захаров, Александр Прошкин, Павел Лунгин, Юрий Норштейн и т.п., то, во всяком случае, об этом обращении упомянули на федеральных каналах. Поэтому присутствие в этом списке подписавшихся такого человека, как композитор Алексей Рыбников, весьма обнадеживает. Заметьте, я не называю имена каких-то откровенных “вольтерьянцев”, я имею в виду именно тех творцов, которые бы при иной миссионерской атмосфере в нашей православной среде вполне могли бы сменить картинку.
А вот кто уж точно мог бы быть в этом списке, так это такие имена, как Никита Михалков или Василий Ливанов, чье мнение по вопросу церковного имущества было бы тоже весьма предсказуемо, но зато они сами не столь плотно ассоциируются с православной политикой и остаются большими авторитетами даже для многих противников какого-либо церковного влияния вообще. Говоря метафорически, отсутствие всех этих имен среди подписывающих подобные обращения - главная проблема нашей Церкви.
03 марта 2010 года
http://www.katehon.ru/html/top/analitika/glavnaya_problema.htm
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы получить возможность отправлять комментарии