Доктор исторических наук, кандидат богословия, профессор Ивановского филиала НОУ ВПО «Институт управления» А.А. Федотов исследует творчество английских писателей рубежа XIX–XX веков, таких как О. Уайльд, Г.Д. Уэллс, Г.К. Честертон, К.С. Льюис. Объектом авторского рассмотрения становится тоска по Раю, которая сквозит и в произведениях авторов совсем далеких от христианства по своим взглядам.

Рубеж XIX–XX веков характеризовался развитием глобализационных империалистических процессов. Британская империя была, с одной стороны, на пике своего могущества; с другой – стремительно приближалась к своему закату. В книге «Империализм» (1902) Д.А. Гобсон писал о современных ему проповедниках великой колонизаторской миссии Англии: «Они обыкновенно паразитируют на патриотизме и принимают на себя его защитную окраску. С уст их представителей не сходят благородные фразы, выражающие желание расширить сферу цивилизации, учредить хорошее управление, распространить христианство, уничтожить рабство и поднять низшие расы»[1]. «В Англии заявление лорда Розбери о том, что Британская империя есть «величайшее в мире агентство для насаждения общего блага, когда-либо известное миру», всегда будет служить главным оправданием империализма»[2].

Воспевание цивилизаторской миссии Британии, апология империализма, представляемого как добровольное мученичество для «спасения» «отсталых» наций, наверное, лучше всего выражены в небольшом стихотворении «Бремя Белого Человека», написанном в самом конце XIX века Редьярдом Киплингом:

«Неси это гордое Бремя

Родных сыновей пошли

На службу тебе подвластным

Народам на край земли –

На каторгу ради угрюмых

Мятущихся дикарей,

Наполовину бесов,

Наполовину людей.

Неси это гордое Бремя –

Ты будешь вознагражден

Придирками командиров

И криками диких племен:

"Чего ты хочешь, проклятый,

Зачем смущаешь умы?

Не выводи нас к свету

Из милой Египетской Тьмы!»[3]

И в это же время многие английские писатели чувствовали приближение катастрофы, краха старого мира. Особенно острым стало ощущение того, что подлинные радость и счастье находятся за пределами того, что большинство англичан того времени считали единственно реальным. Появляются прекрасные произведения, в которых, с одной стороны, – тоска по недоступному Раю, с другой – утверждение, что Рай не где-то далеко, он всегда рядом, просто нужно суметь его увидеть.

Интересно отметить, что эта тоска по Раю сквозит и в произведениях некоторых авторов совсем далеких от христианства по своим взглядам.

В своей написанной в 1888 году сказке «Счастливый Принц» Оскар Уайльд описывает статую Счастливого Принца и Ласточку, отдавших все, что у них было, даже саму жизнь ради того, чтобы помочь тем, кто рядом с ними. «Принц был покрыт сверху донизу листочками чистого золота. Вместо глаз у него были сапфиры, и крупный рубин сиял на рукояти его шпаги»[4]. Но под этим великолепием статуя была из обычного материала, даже сердце ее было оловянным. И вот всю свою драгоценную внешность, даже свои глаза Счастливый Принц отдает погибающим от нужды, а Ласточка, чтобы помочь ему сделать это не улетает на зиму в теплые края. «Ласточка, бедная, зябла и мерзла, но не хотела покинуть Принца, так как очень любила его. Она украдкой подбирала у булочной крошки и хлопала крыльями, чтобы согреться. Но, наконец, она поняла, что настало время умирать. Только и хватило у нее силы – в последний раз взобраться Принцу на плечо. И она поцеловала Счастливого Принца в уста и упала мертвая к его ногам. И в ту же минуту странный треск раздался у статуи внутри, словно что-то разорвалось. Это раскололось оловянное сердце. Воистину был жестокий мороз»[5]. И Оскар Уайльд с удивительной художественной достоверностью показывает тот суд, который выносят Принцу и Ласточке люди, и какое определение о них Господа: «И они приблизились к статуе, чтобы осмотреть ее.

– Рубина уже нет в его шпаге, глаза его выпали, и позолота с него сошла, – продолжал Мэр. – Он хуже любого нищего!

И расплавили статую в горне.

– Удивительно, – сказал Главный Литейщик. – Это разбитое оловянное сердце не хочет расплавляться в печи. Мы должны выбросить его прочь.

И швырнули его в кучу сора, где лежала мертвая Ласточка.

И повелел Господь Ангелу Своему:

– Принеси мне самое ценное, что ты найдешь в этом городе.

И принес ему Ангел оловянное сердце и мертвую птицу.

– Правильно ты выбрал, – сказал Господь. – Ибо в Моих райских садах эта малая пташка будет петь во веки веков, а в Моем сияющем чертоге Счастливый Принц будет воздавать Мне хвалу»[6].

В своем написанном в 1911 году рассказе «Дверь в стене» известный фантаст Г.Д. Уэллс так описывал чудесный край, открывшийся его герою в детстве, в который он попал случайно, зайдя в волшебную дверь: «В самом воздухе было что-то пьянящее, что давало ощущение легкости, довольства и счастья. Все кругом блистало чистыми, чудесными, нежно светящимися красками. Очутившись в саду испытываешь острую радость, которая бывает у человека только в редкие минуты, когда он молод, весел и счастлив в этом мире. Там все было прекрасно…»[7] Но пребывание в чудном мире не было долгим: «Я был маленьким жалким созданием! И снова вернулся в этот жестокий мир!»[8] На протяжении жизни герой мечтает о возвращении в сказочную страну. И на протяжении жизни чудесная дверь, ведущая в нее, вновь появляется перед ним несколько раз. Но каждый раз у него находятся более важные дела, которые не дают пойти за мечтой. Первый раз это было в школьные годы: «…в голове вертелась лишь одна мысль: вовремя поспеть в школу, – ведь я оберегал свою репутацию примерного ученика. У меня, вероятно, тогда явилось желание хотя бы приоткрыть эту дверь. Иначе и не могло быть… Но я так боялся опоздать в школу, что быстро одолел это искушение»[9]. В следующий раз дверь появляется перед ним в преддверии поступления в университет. После некоторых колебаний герой проезжает мимо нее на экипаже: «Если бы я остановил извозчика, – размышлял я, – то не сдал бы экзамена, не был бы принят в Оксфорд и наверняка испортил бы предстоящую мне карьеру. Я стал лучше разбираться в жизни. Этот случай заставил меня глубоко призадуматься, но все же я не сомневался, что будущая моя карьера стоила такой жертвы»[10]. Годы шли, карьера становилась все важнее для героя. Еще раз дверь является ему, когда он шел на свидание, к той, к которой его влекла не любовь, а амбиции: «В глубине души я был уверен, что она распахнется для меня, но тут я подумал, что ведь это может меня задержать, я опоздаю на свидание, а ведь дело идет о моем самолюбии»[11].

Еще трижды герой проходит мимо двери на взлете своей политической карьеры, все более сожалея об этом: «За последние два месяца я почти не работаю, буквально через силу выполняю самые неотложные свои обязанности. Я не нахожу себе места. Меня томит глубокая, безысходная печаль. По ночам, когда меньше риска с кем-нибудь встретиться, я отправляюсь бродить по городу. Да, любопытно, что подумают люди, если вдруг узнают, что будущий министр бредет в темноте один-одинешенек, чуть ли не вслух оплакивая какую-то дверь, какой-то сад…»[12]

Внешняя судьба героя, когда он решился, наконец, войти в волшебную дверь, выглядела весьма непривлекательной: «Его тело нашли рано утром в глубокой яме, близ Восточно-Кенсингтонского вокзала. Это была одна из двух траншей, вырытых в связи с расширением железнодорожной линии на юг. Для безопасности проходящих по шоссе людей траншеи были обнесены сколоченным наспех забором, где был прорезан небольшой дверной проем, куда проходили рабочие. По недосмотру одного из десятников дверь оказалась незапертой, и вот в нее-то и прошел Уоллес»[13]. Но интересен вывод, который делает сам Уэллс: «Все вокруг кажется нам таким простым и обыкновенным, мы видим только ограду и за ней траншею. В свете наших обыденных представлений нам, заурядным людям, кажется, что Уоллес безрассудно пошел в таивший опасности мрак, навстречу своей гибели. Но кто знает, что ему открылось?»[14]

И вот некоторые из английских писателей находят то, что они искали, находят в христианстве. Так, результат долгих духовных поисков Г.К. Честертона – осознание того, что то, что он искал, всегда было рядом: «Я охотно сознаюсь во всех дурацких предрассудках конца ХІХ века. Как все важничающие мальчики, я пытался опередить век. Как они, я пытался минут на десять опередить правду. И я увидел, что отстал от нее на восемнадцать веков. По-юношески преувеличивая, я мучительно возвышал голос, провозглашая мои истины, – и был наказан как нельзя удачнее и забавнее: я сохранил мои истины, но обнаружил, что они не мои. Я воображал, что я одинок, – и был смешон, ибо за мной стояло все христианство. Может быть, прости меня Господи, я пытался оригинальничать, но я создал только ухудшенную копию традиционной веры»[15].

Честертон, рисуя очень необычные образы, показывает, что путь к духовной радости тернист: «Я чувствовал, что нужно поститься сорок дней, чтобы увидеть дрозда; пройти через огонь, чтобы добыть первоцвет. Любители прекрасного не могут даже протрезвиться ради дрозда, претерпеть обычное христианское бракосочетание в уплату за первоцвет. За необычайные радости надо платить соблюдением обычной морали»[16], – пишет он в 34 года в своей знаменитой книге «Ортодоксия», написанной в 1909 году.

Важно при этом отметить, что поиск Христа для Честертона – это не поиск мученического пути. В предисловии к «Ортодоксии» автор утверждает: «…нам нужна жизнь повседневной романтики; жизнь, соединяющая странное с безопасным. Нам надо соединить уют и чудо. Мы должны быть счастливы в нашей стране чудес, не погрязая в довольстве»[17]. И писатель говорит о том, что «христианство имеет дело с весомой, вне нас существующей реальностью, с внешним, а не только с вечным. Оно возвещает, что мир действительно есть, что мир – это мир. В этом оно совпадает со здравым смыслом»[18].

И единственный источник истинной жизни для человека – это Христос, но нужно поверить в Него – Воплощенного Бога: «Если считать, что Он только человек, вся история становится несравненно менее человечной. Исчезает ее суть, та самая, что поистине пронзила человечество. Люди отвергают догму не потому, что догма плоха, а потому что она слишком хороша. Она дарует слишком большую свободу, чтобы оказаться правдой. Она дарует немыслимую свободу, ибо человек может пасть. Она дает небывалую свободу – сам Бог может умереть. Вот что должны были бы сказать просвещенные скептики, и я ни в малейшей степени не собираюсь возражать им. Для них – мироздание – тюрьма, жизнь – сплошные ограничения; не случайно, говоря о причинной связи, они вспоминают цепь. Им кажется, что поверить в нашу свободу – все равно, что поверить в страну фей. Мы вправе вполне буквально сказать, что истина сделала нас свободными»[19].

 И этот поиск Христа английскими писателями продолжается и после Первой мировой войны, и в преддверии Второй мировой. В 1933 году К.С. Льюис создает прекрасную притчу «Кружной путь, или блуждания паломника», в которой ощущалось влияние английского писателя и баптистского проповедника XVII века Джона Беньяна, написавшего «Путь паломника», бывший в течение долгого времени одной из наиболее читаемых в Англии книг. Клайв Стейплз Льюис в своем произведении рисует картины актуальные для времени, в котором он жил: «Беда нынешних людей в том, что они слишком верят рекламе. Конечно, если бы машины делали именно то, что о них пишут, перемена была бы очень глубокой. Но это не так. Они хотят облегчить труд – и отяжеляют его; хотят подстегнуть похоть – и плодят скопцов; развлечения утомляют их, а попытки сберечь время уничтожили в их стране добрый досуг. А что до прочности – вспомни, как быстро ломаются эти машины. Темные пустоши еще зазеленеют, а из всех городов в упадок быстрее всего придут железные города»[20]. Но большинство его образов носит вневременной характер: «Хозяин рискнул населить страну не рабами, а свободными, и они вольны идти, куда хотят, и есть, то что есть нельзя. До определенной черты Он может помочь им, но за ней – ты видел по себе. Можно так пристраститься к запретной пище, что самый вред станет вожделенным. Не думай о том, от какой точки нельзя вернуться, но помни, что она где-то есть»[21].

Образ острова, изображенный К.С. Льюисом в этом произведении, во многом перекликается с образом двери в стене, описанным Г.Д. Уэллсом: «Пока он пытался поймать это воспоминание, из-за леса повеял ветер, такой благоуханный, что он сразу забыл и отца, и мать, и Хозяина, и список правил. Душа его опустела; потом он понял, что плачет, пытаясь вспомнить, что же было с ним тогда в лесу. Туман за лесом рассеялся, и Джон увидел в просвете мирное море и остров, покрытый мхом. Из-за деревьев глядели феи, мудрые как богини и невинные как зверьки. Длиннобородые колдуны восседали на мшистых тронах. Джон подумал, что ему не разглядеть все это отсюда, да и вообще тут нужно не глядение, а что-то иное; но он был слишком молод и не уловил разницы. Когда же все скрылось от него, он не мог понять, что же он утратил. В лес его не тянуло, он пошел в лес, печалясь и радуясь и повторяя на все лады: «Теперь я знаю, чего хочу». Когда он сказал так в первый раз, он не был уверен, что это правда; но, ложась в постель, твердо в это верил»[22].

Интересно отметить, как мысли английских христианских писателей начала и первой половины XX века перекликаются на глубинном уровне с рассуждениями одного из наиболее харизматичных деятелей движения «Анонимных Алкоголиков» второй половины этого столетия Чарльза Чемберлейна, самого о себе говорившего, что его вряд ли можно назвать христианином и вряд ли имевшим представление об английской литературе, но жившим последние 30 лет своей жизни так, как будто он всегда предстоит перед Богом. Название его получившей известность книге «Новые очки» дали слова одного католического священника-иезуита, о котором Чарльз Чемберлейн вспоминал так: «Он сказал мне однажды: «Чак, твоим крестом был алкоголизм, а моим слабость веры. Я выучил всё, что было нужно, и был посвящён в духовный сан, но при этом ни во что не верил». Восемнадцать лет он изучал все эти дела, в духовный сан его посвятили, а он ни во что не верит. И он сказал мне: «Я стал верить, когда увидел, что происходит со всеми вами в сообществе Анонимных Алкоголиков». И он сказал: «Иногда я верю, что Рай – это всего лишь новые очки». Я думаю, что это одно из самых мудрых высказываний, которое мне когда-либо довелось услышать»[23]. Ч. Чемберлейн убедительно показывает, что большинство проблем находится внутри человека: «…сегодня я сижу в том же кресле, в котором я просидел десять лет, как в Аду. В этом же кресле я уже двадцать девять лет сижу, как в Раю. С креслом ничего не произошло. Ничего не произошло с моей женой. Ничего не произошло с моими детьми. Но что-то произошло со мной, доказывая, что Рай всегда был в этом кресле. С креслом ничего не случилось, я по-прежнему сижу в нём, и я в Раю. Вот почему в словах Большой Книги так много позитива. Полностью освободиться от себя – там сказано, отринув всё. И препоручить нашу волю и нашу жизнь Богу»[24].

Такое сходство на онтологическом уровне совсем разных людей показывает общность их базовых ценностей. Смелому поиску Истины, отринув все, они посвятили свою жизнь, давая новую надежду все дальше отходящему от Христа и от христианского взгляда на жизнь англосаксонскому миру, пытаясь донести старые истины на новом языке тем, кто перестал их понимать и воспринимать.

[1] Гобсон Д.А.Империализм. Ленинград, 1927. С. 67.

[2] Гобсон Д. А. Указ. соч. С. 187.

[3] Цит. по: http://klock.livejournal.com/122502.html (дата обращения 6 ноября 2013 года).

[4] Уайльд О. Счастливый принц // Избр. произвед. В двух томах. Т. 1. М., 1961. С. 265.

[5] Уайльд О. Счастливый принц // Избр. произвед. В двух томах. Т. 1. М., 1961. С. 272.

[6] Уайльд О. Счастливый принц // Избр. произвед. В двух томах. Т. 1. М., 1961. С. 273.

[7] Уэллс Г. Д. Дверь в стене // Собр. соч. в 15 томах. Т. 6. М., 1964. С. 358.

[8] Уэллс Г.Д. Указ. соч. С. 362.

[9] Уэллс Г.Д. Указ. соч. С. 364.

[10] Уэллс Г.Д. Указ. соч. С. 368.

[11] Уэллс Г.Д. Указ. соч. С. 369.

[12] Уэллс Г.Д. Указ. соч. С. 372.

[13] Уэллс Г.Д. Указ. соч. С. 372-373.

[14] Уэллс Г.Д. Указ. соч. С. 373.

[15] Честертон Г.К. Ортодоксия // Г.К. Честертон. Вечный человек. М., 1991. С. 360-361.

[16] Честертон Г.К. Ортодоксия // Г.К. Честертон. Вечный человек. М., 1991. С. 397-398.

[17] Честертон Г.К. Ортодоксия // Г.К. Честертон. Вечный человек. М., 1991. С. 359-360.

[18] Честертон Г.К. Вечный человек // Г.К. Честертон. Вечный человек. М., 1991. С. 175.

[19] Честертон Г.К. Вечный человек // Г.К. Честертон. Вечный человек. М., 1991. С. 246-247.

[20] Льюис К.С. Кружной путь, или блуждания паломника // Собр. соч. в 8 томах. Т. 7. М., 2000. С. 132.

[21] Льюис К.С. Кружной путь, или блуждания паломника // Собр. соч. в 8 томах. Т. 7. М., 2000. С. 126-127.

[22] Льюис К.С.Указ. соч. С. 14.

[23]Чак Ч. Новые очки http://www.google.ru/urld.Yms&cad=rjt (дата обращения 5.09.2013)

[24] Чак Ч. Новые очки http://www.google.ru/urld.Yms&cad=rjt (дата обращения 5.09.2013)

http://www.bogoslov.ru/text/3687838.html