«ОБЛОЖИТЬ КИЕВ НАШЕЙ АГЕНТУРОЙ…». РЕЛИГИЯ В ОККУПАЦИИ И СОВЕТСКИЕ СПЕЦСЛУЖБЫ. Ч. 1

Мониторинг советской спецслужбой религиозной ситуации в оккупированной Украине (1941–1944 гг.).

В декабре 1942 года 4-е Управление НКВД Украинской ССР, занимавшеся развертыванием разведывательно-диверсионной работы на оккупированной гитлеровцами территории Украины утвердило у наркома внутренних дел Украины Сергея Савченко «Соображения по организации опергруппой НКВД УССР агентурной работы по  гор. Киеву»[1]. Ставилась задача «обложить город Киев нашей квалифицированной агентурой», в том числе – путем десантирования «подготовленных резидентских групп и агентов-одиночек с радиостанциями для оседания в ближайших к Киеву районах». Нашлось в документе место и для подбора и постановки задач перед конфидентами по религиозной линии…

Пасха в агентурном сопровождении

Оперативная работа органов НКВД-НКГБ на захваченных землях Украины по линии «церковников и сектантов» (как она именовалось в служебных документах) преследовала такие цели:
● приобретение оперативных источников для выявления  среди православного духовенства раскольнических течений (насаждаемых противником), поиск среди служителей и актива других конфессий (как правило, протестантских деноминаций) лиц, которые стали на путь активного сотрудничества с оккупантами;
● сбор документально подтверждаемых данных о развитии ситуации в религиозной среде Украины, деятельности иерархов и священников РПЦ, течениях и настроениях в церковной среде, состоянии других религиозных общин;
● изучение через оперативные источники политики оккупационной администрации по отношению к религиозным институциям, прежде всего – об инспирировании немецкими и румынскими спецслужбами автокефальных и автономистских течений в Православии на Украине.

Отметим, однако, что еще до исторической встречи главы правительства СССР с тремя митрополитами РПЦ в сентябре 1943 года, через возможности органов госбезопасности стимулировалось (пусть и в силу критического положения на фронтах и оккупации огромных пространств) введение куда более благоприятного отношения к верующим. Сохранилась записка от  главы НКВД СССР Л.Берия по ВЧ в Оперативную группу НКВД УССР (сам наркомат эвакуировали) в г.Купянск на Харьковщине от 4 апреля 1942 г. (канун Светлого Христова Воскресения): разрешить Пасхальные богослужения, обеспечить беспрепятственный доступ верующих в храмы и общественный порядок, однако – при усилении агентурной разработки клира и верующих[2].

Ведущим органом сбора сведений о положении на оккупированной территории, включая и ситуацию в религиозной сфере, выступало 4-е Управление (зафронтовая разведывательно-диверсионная работа) НКВД-НКГБ УССР. Утвержденное НКВД СССР приказом от 1 июня 1942 г. № 001124  «Положение  о работе  4-х отделов НКВД-УНКВД республик, краев и областей» возлагало на них функцию «организации и руководства агентурно-разведывательной и диверсионной деятельностью в тылу противника», сбора военно-политической информации о положении на оккупированной территории. Предусматривалось, что добытые сведения о разведывательных и других специальных органах агрессоров будут передаваться в контрразведывательные подразделения НКВД, соответственно, данные об антиправительственной деятельности  неформальных организаций, граждан, о положении в религиозной сфере – в «секретно-политические» отделы НКВД и региональных УНКВД.

Среди  основных разведывательных  задач  4-х подразделений (имевших отношение к мониторингу конфессионной ситуации) устанавливались: создание  нелегальных  резидентур в населенных пунктах на оккупированной территории и обеспечение надежной связи с ними; восстановление  взаимодействия с наиболее ценной и проверенной агентурой на оккупированной территории; внедрение негласных помощников в разведывательные, контрразведывательные, полицейские, административные органы противника, «антисоветские формирования», создаваемые оккупантами из местных жителей[3].

В соответствии с утвержденным наркомом госбезопасности Украины  Сергеем Савченко 16 октября 1943 г. положением, сбор информации по религиозным вопросам относился к компетенции  первого  отдела управления (руководство оперативными группами в тылу противника, внедрение агентуры в разведывательные и контрразведывательные органы, административные учреждения противника на оккупированной территории, создание оперативных позиций в подполье  Организации украинских националистов (ОУН), в Русской освободительной армии Власова)[4].

Разумеется, основным рабочим аппаратом спецслужбы была «зафронтовая агентура». При отступлении Красной Армии (в 1941–1942 гг.) на оккупированной территории спецслужба оставила 12726 агентов с различными заданиями, в последующем продожая перебрасывать подготовленных нелегалов и через линию фронта. Подчеркнем, что это была крайне рискованная миссия. В 1941–1943 гг.  на  оккупированную территоию вывели  2029 агентов-одиночек с разовыми заданиями разведывательного характера и курьеров, 595 диверсионно-разведывательных групп общей численностью 1892 человека.  Так вот, из них возвратились после выполнения заданий 34 группы общей численностью 174 человека. Агентов-одиночек уцелело 408[5].

Значительный контингент агентуры, «освещавшей» религиозную сферу, был оставлен при отступлении на территории, которая вошла в состав СССР в 1939–1940 гг. Сохранился подготовленный НКВД УССР в эвакуации документ под названием «Учет агентуры по духовенству»  (сентябрь 1942 г.). По состоянию на то время в агентурном аппарате по различным религиозным конфессиям числилось: по УНКВД по Дрогобычской области – 21 человек, Ровенской – 45, Станиславской – 35 человек[6].  Ряд конфидентов являлись весьма неординарными личностями.

«Писня» под митрополита

Как отмечалось в документе, во Львове среди оперативных источников были лица, близкие к предстоятелю Украинской греко-католической церкви митрополиту Андрею Шептицкому, включая ряд священников, личного врача и служку.

Врача митрополита  Александра Барвинского (1889–1957, сына видного галицкого историка и общественного деятеля А.Г.Барвинского) оперативно использовали и после войны, в рамках дела «Ходячие», для сбора «компроматериалов» на ГКЦ в преддверии Львовского собора.  «Деликатные» данные о высокопреосвященном пациенте чекисты пытались выудить у доктора. Как показал допрошенный во львовском УНКГБ 14 апреля 1945 г. лечащий врач,  митрополит страдал хроническим ревматизмом, давшим серьезные осложнения на сердце (миокардит). С 1937–1938 гг. обострилась отечность. Врач не подтвердил наличия у А.Шептицкого признаков венерического заболевания, которое, по очень интересовавшим чекистам слухам, он якобы получил во время службы в австрийской гвардейской кавалерии до пострига.

В последние дни жизни владыка уже не узнавал врача. Ухаживали за ним монахини, признаков отравления А.Барвинский не наблюдал, а вскрытия тела не производилось. По словам врача, сам А.Шептицкий являлся сторонником обособления от Ватикана. В его близком окружении шла острая борьбы между епископами Никитой Будкой (пользовавшегося уважением клира) и Иосифа Слепого, которого «ненавидели за его явную политику подчинения Риму» и одобрение политики полонизации Западной Украины. В 1929 г. А.Шептицкий ставил вопрос о своем преемнике в лице брата, архимандрита Климентия, однако это не нашло поддержки в Ватикане[7].   

«Что-то пошло не так» у чекистов, к тому же Барвинскому припомнили участие в провозглашенном ОУН (С.Бандеры) 30 июня 1941 г. Державном  правлении (правительстве) Ярослава Стецько, объявившем, что намерено «тесно сотрудничать с национал-социалистической Великой Германией под руководством вождя Адольфа Гитлера, создающего новый порядок в Европе и всем мире», совместно с Украинской национальной революционной армии, которая  «будет бороться дальше совместно с союзной немецкой армией против московской оккупации за Суверенную Соборную Украинскую Державу и новый порядок во всем мире». В 1947 г. конфидент получил 10 лет лагерей, вернулся из мордовского  Дубавлага лишь в 1956 г., с подорванным здровьем. Видный врач-иммунолог оставил незавершенные труды по иммунологии и имунному лечению рака…

В списке – агентесса «Писня», сотрудничавшая с августа 1940 г. – «звезда» галицкого вокала Мария Владимировна Свирская (Сабат-Свирская, 1895–1983). Родилась в семье греко-католического священника со Станиславщины, закончила Львовскую консерваторию. Успешно выступала на сцене: в хоре «Боян», во львовской опере, Поморской опере (Торунь, Польша) в варшавском театре «Олимпия». Много гастролировала и «золотой сентябрь» 1939 года встретила солисткой львовского творческого кружка «Богема». Коммунисты богему не жаловали, и трудоустроили пани Марию в музыкальную редакцию львовского радио.

По довоенному плану НКВД по ликвидации ГКЦ[8], «Писню» (бывшую любовницу бежавшего в Германию прелата Ковальского), планировалось «подставить» митрополиту И.Слепому, имитировать попытку изнасилования и завербовать наиболее вероятного преемника А.Шептицкого на «основе компроматериалов». В случае отказа И.Слепого от сотрудничества,  могло последовать осуждение, которого «расчистило» бы дорогу на место предстоятеля ГКЦ агенту НКВД «Философу».

М.Свирская дала много агентурных сообщений по иерархам ГКЦ (с А.Шептицким и И.Слепым была знакома лично), и особенно – по священнику Гавриилу Костельнику, которого безуспешно пытались «заагентурить» как главное  действующее лицо по розспуску ГКЦ (от «оформления отношений» отец Гавриил сумел уклониться и на посту председателя Инициативной группы по созыву Львовского собора 1946 года).

«Писня» доносила в августе-сентябре 1940 г. оперработнику-куратору Бриккеру[9] о том, что проповеди Костельника в соборе св. Юра скорее напоминает «смелую лекцию, направленную против большевизма».  «Религия  безусловно победит», у власти безбожники, однако им скоро придет конец. Тем не менее, Костельник «способен вести за собой верующих» и имеет авторитет у А.Шептицкого, считала «Писня»[10].

Трудно сказать, продолжилось ли сотрудничество НКГБ-МГБ-КГБ с «Писней» после войны. Жизнь ее сложилась очень нелегко. В первые дни войны от шальной пули погиб первый муж, инженер Иван Свирський. Второго супруга Михаила Мельника в 1945 г. осудили на 10 лет лагерей. Бедствовала с сыном Зоряном, продавала семейные ценности и вещи, преподавала в музыкальном училище. С 1950 г., вслед за сыном-врачом перехала в Ровно, где преподавала в музыкальном училище, там и окончила жизнь. Младшая сестра София Сабат-Федорецева (1900–1988) получила известность как актриса театра и кино, стала народной артисткой Украинской ССР.

Агентурный же псевдоним «Философ» носил упомянутый в «Учете агентуры…» Иван Лятишевский (1879–1957), викарный епископ Станиславской епархии ГКЦ. Судя по всему, спецслужба оказалась недовольна сотрудничеством с ним, в апреле  1945 г. «Философа» арестовали в один день с остальными фигурантами дела «Ходячие». Из казахстанских лагерей на родину в Станислав он вернулся лишь в 1955 г.

Кто он, агент «Литератор»?

В арсенале негласного аппарата военных лет пребывал и загадочный агент «Литератор».  Мы уже писали о развертывании органами НКВД с 31 декабря 1939 г. оперативного дела «Ходячие» на архиеерев ГКЦ во главе с митрополитом Андреем Шептицким (в 1944 г. дело реанимировали, завершив арестом в апреле 1945 г. преемника владыки Андрея митрополита Иосифа Слепого и еще нескольких епископов-униатов)[11].  По делу «Ходячие» на митрополита и его окружение «давали материалы» до 30 агентов, включая известного разведчика, известного Европе художника-импрессиониста Николая Глущенко («Художник», «Ярема»), чьи куратором выступала гражданская супруга замначальника внешней разведки НКВД-НКГБ СССР Павла Судоплатова –  ответственный работник «немецкого» отдела контрразведки НКВД СССР Эмма Каганова (Суламифь Кримкер). К разработке А.Шептицкого подключили и «Литератора», весьма способного молодого человека.

Под видом «сына репрессированного националиста» (нельзя исключать, что он был им действительно) конфидент прибыл во Львов из Киева на учебу в духовную семинарию, сумел войти в доверие к студентам, знавшим Шептицкого, а затем и близким сотрудникам предстоятеля ГКЦ. Владыка Андрей лично воцерковлял агента, демонстрировал теплое отношение, оказывал духовную и материальную помощь, видимо, готовясь дать «Литератору» поручения в Киев. Сам же «Литератор» живописал митрополиту желание «отомстить за гибель отца» и «благословить его на подвиг».

О значении этого конфидента для реализации задач НКВД в религиозной области можно судить по тому, что о работе агента-студиозуса чекисты (без расшифровки установочных данных секретного сотрудника) информировали первого секретаря ЦК КП(б)У Никиту Хрущева. В документах нигде не упоминается фамилия перспективного «источника». В октябре 1940 г. нарком внутренних дел УССР Иван Серов докладывал московскому шефу Лаврентию Берия: изначально «Литератор» как «проверенный агент» 2-го отдела (контрразведка) Управления госбезопасности (УГБ)  НКВД УССР был направлен для внедрения в организацию ОУН Львовского госуниверситета (разработка «Мрия»)[12].

В дальнейшем уроженца Житомира переориентировали на проникновение в окружение А.Шептицкого и вхождение в доверие к самому предстоятелю ГКЦ, получение доступа к его личному архиву. Для этого, в частности, агент получил рекомендательное письмо к Г.Костельнику от студента Одесского университета Виталия Кононенко, изучил ряд работ самого пресвитера-богослова.  В общежитии сошелся со студентом-богословом Ленивым, близким к Шептицкому, и тот познакомил его с пресвитером Гавриилом Костельником. Тот, в свою очередь, и отрекомендовал студента митрополиту.

Предстоятель принял «схидняка» радушно, определил на курсы священников при митрополии (вместе с братьями Стефаниками, сыновьями известного писателя), высказывал намерения отправить подопечного для миссионерской работы на Восток Украины[13].

Агент, готовившийся в перспективе к заданиям по линии внешней разведки. сумел изучить представителей епископата и священников «святоюрского» круга Шептицкого. Интересна, к примеру, его характеристика от 30 января 1941 г. на Иосифа Слепого (по бытовавшей в Галиции версии – внебрачного сына А.Шептицкого): «Держится всегда важно, гордый и честолюбивый…, самоуверенный. Если хочет чего-либо достигнуть, то не останавливается ни перед какими средствами. Прекрасно умеет обходиться с людьми, занимательный собеседник. Большой эгоист… Властный, любит приказывать, но прекрасно владеет собой и умеет сдерживать себя. В глубине души презирает всех людей, работоспособный…, любит дать почувствовать свою власть и ошеломить человека. Противоречий не выносит, скупой». В натянутых отношениях со  священником Гавриилом Костельником (будущим руководителем инициативной группы по воссоединению ГКЦ с РПЦ, которого НКВД в то время пытался завербовать), «оба терпеть друг друга не могут и за глаза издеваются друг над другом», оба считают себя теоретиками-богословами[14].

Вместе с тем, негласному сотруднику нельзя было отказать в аналитическом уме и трезвом понимании реалий духовно-культурной жизни региона, которое он хотел донести и до действовавших довольно грубо, напролом, сотрудников НКВД. В донесении от 12 сентября 1940 г. «Литератор» проявил глубокое понимание социокультурной роли УГКЦ в жизни Галичины: греко-католическая церковь это не просто религия, но и «общественный центр» народа, ее клирики – «не только парохи[15]…, но и учителя религии в школах», активисты общества «Просвита», «Ридной школы», активные участники политической жизни[16].

Личность «Литератора» была тщательно засекречена даже от оперработников Львова, начальство требовало самой тщательной конспирации в работе с перспективным источником. В начале 1941 г. Львовскому УНКВД начальником контрразведки УГБ НКВД УССР П.Дроздецкому строго указали о нарушениях в работе с «Литератором», а сам источник закрепили на связи лично с начальником контрразведывательного отдела УГБ УНКВД Барановым.

В январе 1941 г. А.Шептицкий, подарив «Литератору» 100 рублей на дорогу, напутствовал его перед возвращением в Киев: будь там осторожен, «учись и стремись занять положение в обществе. Может, Бог даст и еще увижу тебя академиком. А на науку они денег не жалеют… Перемены будут, пиши мне о своей жизни». Прощаясь, 12 февраля 1941 г. митрополит призвал молодого человека больше молиться, сторониться политики, не компрометировать себя, ведь большевики, как и всякая власть, от Бога.

Трудно судить, где находился и какие задания спецслужбы «Литератор» выполнял в годы войны. Последнее встретившееся в документах госбезпасности нам упоминание о «Литераторе» касается его участия (точнее, контроля) за подготовкой к изданию «Деяний» Львовского церковного собора марта 1946 года, провозгласившего самопропуск Греко-католической церкви.

Дмитрий Веденеев, доктор исторических наук

Примечания:

1. Отраслевой государственный архив (ОГА) СБУ. Ф.60. Д. 83540. Л.51 – 58.
2. ОГА СБУ. Ф.16. Оп. 35. Д.34. Л.141.
3. ОГА МВД Украины. Ф.45. Оп.1. Д.102 Л.67–69 об; Деятельность органов государственной безопасности в годы Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.). Сборник документов и материалов. М.: ВКШ КГБ при СМ СССР, 1964. С. 320, 334–335.
4. ОГА СБУ. Ф. 60. Д. 83529. Ч.1. Л. 18–21; Ф.9. Д.45. Л.45.
5. ОГА СБУ. Ф. 60. Д. 29447. Т.1. Л.212.
6. ОГА СБУ. Ф.2. Оп.3. Д.1. Л. 13–17.
7. ОГА СБУ. Ф.65.Д.9113. Т.20. Л.393–399.
8. Утвержден главой НКВД СССР  Л.Берия в январе 1941 г. как  «План агентурно-оперативных мероприятий по греко-католической (униатской) церкви в западных областях УССР» (непосредственно разработан контрразведкой НКВД СССР). Возлагал на органы госбезопасности внесение раскола между «сторонниками западного и восточного обрядов», дискредитацию иерархов УГКЦ «путем обнародования фактов их бытового разложения».
9. Бриккер Константин Алексеевич (1910–?). Майор госбезопасности. Один из ведущих организаторов оперативных мероприятий по религиозной линии. В органах НКВД с 1934 г. С ноября 1939 г. и до февраля 1941 г.  – заместитель начальника, врио начальника 5-го отделения (работа в религиозной сфере) 2-го (контрразведывательного) отдела УГБ Управления НКВД по Львовской области. В послевоенные годы – начальник 2-го отделения отдела «О» МГБ УССР. Активный участник чекистских операций по роспуску УГКЦ в Галичине и Закарпатье. По некоторым мемуарным сведениям, офицер сам подал на увольнение, когда обнаружились и стали выходить на его семью родственники из США.
10. ОГА СБУ. Ф.3. Оп.145.Д.7. Т.1. Л.18–22.
11. ОГА СБУ. Ф.65.Д. С-9113.
12. При «первых Советах» Львовскому госуниверситету присвоили имя Ивана Франко, которого польская профессура не подпускала к кафедрам. Число студентов усилиями ректора, уроженца Киевщины, Михаила Марченко, возросло втрое, в ранне поностью полонизированном Вузе открылись кафедры украинского языка, истории, литературы, все студенты стали изучать украинский язык. Им назначили стипендии, обеспечили дешевым питанием, безсплатным жильем. На требования студентов-поляков М.Марченко (автор диссертации и книги о «борьбе Польши и России за Украину») предложил желающим учиться на польском языке отправиться в Варшаву, а Наркомат образования обязал его увеличить число студентов-украинцев.  С началом войны ректора арестовали как «активного украинского националиста» и освободили только в 1944 году. Внук ректора, Валерий стал известным диссидентом и умер в лагере от тяжелой почечной болезни.
13. ОГА СБУ. Ф.16. Оп.33. Д. 36. Л.1–4.
14. ОГА СБУ. Ф.65.Д. С-9113. Т.12. Л.299.
15. Парохи – приходские священники.
16. ОГА СБУ. Ф.65.Д. С-9113. Т.11. Л.384.

https://pravlife.org/ru/content/oblozhit-kiev-nashey-agenturoy-religiya-...