«Что я видел в тюрьме за эти годы?» — священник Константин Кобелев

Что делать священнику, если он уверен в невиновности подследственного, может ли он повлиять на решение суда и почему важно, чтобы в храм в СИЗО приходили не только заключенные, но и сотрудники ФСИН? Об этом корреспондент «Правмира» Дарья Рощеня поговорила с тюремным священником Константином Кобелевым.

Протоиерей Константин Кобелев — старший священник храма Покрова Пресвятой Богородицы при Бутырской тюрьме и помощник начальника УФСИН России по Москве по организации работы с верующими.

Какие права есть у тюремного священника

— Многие упрекают тюремных священников в бездействии. Мол, ходят в колонии, а толку мало. У тюремного священника есть какие-то права?

— Еще 25–30 лет назад, да и сейчас в какой-то степени, все зависело от личных контактов, а точнее, от того, смог ли священник убедить руководство в полезности служения Церкви в данном учреждении. При смене руководства либо изменении каких-то условий все могло пойти насмарку. Приходит начальник с иными взглядами — дело расцветает.

Поводом для препятствий мог стать, например, прописанный в законе запрет на пронос вина. Священники из других регионов рассказывали, что они слышали на проходной: «Куда это вы несете вино, вино в тюрьме не положено», — «Как так? Мы же носили его для причастия, еще в прошлый раз можно было?!» — возмущались и все равно получали жесткий отказ. У них изымали священные предметы для литургии, потому что они «колющие». Вообще, сможет ли священник осуществить возложенную на него миссию, получится ли у него исповедовать и причастить желающих, зависело от воли и настроения того или иного начальника. Так бывало и восемь лет назад.

— Теперь иначе?

— Сейчас законодательно принято и прописано в правилах внутреннего распорядка, что священник может приносить и вино, и просфоры, и предметы, необходимые для совершения литургии (например, копие, которым режут просфоры).

Главное, введены должности помощников начальников по организации работы с верующими. То есть православные священники, а в некоторых регионах мусульманские имамы, стали сотрудниками ФСИН. Мы теперь даже отчеты пишем и планы составляем. Нет теперь «а разрешите, пожалуйста». Священник сам может в СИЗО и в колониях и директивы давать, и требовать провести литургию «в соответствии с планом работ и поручением начальника…». Это же положительные изменения?

— С чем связана перемена?

— Еще в 2014 году было принято решение о введении в каждом субъекте РФ должности помощника начальника территориального органа Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН) по организации работы с верующими. По этому поводу президент В.В. Путин дважды встречался с Патриархом Кириллом. Святейший был принципиален: контролем за соблюдением религиозных свобод должны заниматься священники, а не полковники в отставке. Он же полагал, что нам не нужно возрождение института уполномоченных, как было при советской власти.

ФСИН решениям сопротивлялась, понимая, что возникнут определенные неудобства. Два года понадобилось, чтобы у батюшек появились полномочия и они были бы зачислены в штат сотрудников.

— А какие неудобства священник может создать для системы УФСИН? Двери тюрьмы чаще открывать приходится?

— В том числе. Службы теперь чаще, значит сотрудникам больше работы. Они же приводят и уводят заключенных в храм. Батюшка же не может сам это делать. Кроме того, не всем офицерам хотелось пускать священников в свою «епархию».

— Выходит, в храм больше заключенных стало ходить?

— Если мы говорим о колонии, там легче осужденным попасть в храм по своему желанию. Но я служу в следственном изоляторе. Здесь сотрудники выводят подследственных на службу в храм в соответствии с их письменными заявлениями, которые накапливаются сотнями. Когда-то у нас было всего несколько служб в год, потом стали служить раз в неделю, затем два раза в неделю, теперь 3–4 раза. Но число посетивших богослужения увеличивалось непропорционально.

Картина изменилась лишь тогда, когда стали воцерковляться сотрудники. Вопросы веры затронули их самих, и усердное исполнение своих обязанностей стало не повинностью, а потребностью их души.

Приобщению сотрудников к вере способствует и то, что храм открыт для посещения ежедневно, один осужденный из хозотряда исполняет обязанности алтарника и отвечает за порядок в храме и на территории рядом. Туда заходят и другие осужденные, имеющие право перемещения по территории изолятора. Сотрудники и осужденные, зашедшие в храм, даже когда там нет службы, ставят свечи, пишут записки для поминовения, прикладываются к иконам, молятся наедине с Богом. Некоторые сотрудники даже исповедуются и причащаются на божественной литургии. Служба объединяет всех.

Как изменить систему с помощью веры

— Как заключенные относятся к тому, что священники теперь сотрудники ФСИН?

— Люди в тюрьме оценивают друг друга по делам, а не по словам. Видят, что священник продолжает свое служение, пожалуй, с еще большей пользой для них, поэтому и доверяют.

Это раньше мы были просителями — «пустите ради Бога послужить». Теперь священник, помощник начальника, приезжает в качестве инспектора, имеет довольно большие полномочия в местном управлении ФСИН, участвует в проверках, которые регулярно проводятся на предмет соблюдения религиозных прав человека. Люди тянутся к тем, кто милосерден и терпелив. Заключенные видят, что мы больше стали уделять им внимания, защищаем их права. А какой другой вариант здесь может быть?

— Ну вы же сами говорите, что приходится писать отчеты…

— Да, мы пишем отчеты о наших посещениях, о состоянии тюремного служения в учреждениях, но они никак не затрагивают информацию, получаемую нами от личного общения как с узниками, так и с сотрудниками. Тайну исповеди никто не отменял.

Если мы и получим в частных беседах какую-либо важную информацию, мы сами будем проверять сообщенные нам факты и писать не то, что мы от кого-то услышали, а то, что мы увидели собственными глазами, не ссылаясь на источник информации и не подвергая опасности тех людей, которые нам доверились. Никто не требует указывать, ни кто эти люди, ни по каким статьям сидят, ни что они на исповеди сказали.

Поймите, тюрьма — особая среда, люди там кому попало свои личные тайны не откроют.

Я работаю во ФСИН как сотрудник с 2016 года и не заметил, чтобы отношение ко мне изменилось от того, что я теперь при должности.

— Так в чем же состоят ваши обязанности?

— Обеспечивать соблюдение религиозных прав лиц, находящихся в учреждениях ФСИН. У священника две цели:

Помочь преступившему закон справиться с трудной жизненной ситуацией. Душу его преобразить, привести к покаянию, отвратить от греха. Учить правильному отношению к жизни, молитве и милосердию. Поддержать тех, кто колеблется.

Повлиять на сотрудников, предотвратить профессиональную деформацию личности, способствовать гуманизации всей уголовно-исполнительной системы (УИС).

Для человека, которого судят, главное сохранить себя, не поддаться внешнему давлению, не сломаться. Ему говорят «возьми на себя вину, мы тебе скидку сделаем за сотрудничество со следствием». Но для личности важно, что он отсидит срок за свое. Ему хотели навязать еще чье-то преступление, а он не сломался, выдержал, устоял.

Часто я людям объясняю, что не так важно, на сколько вас осудят, поможет ли ваш самооговор уменьшить срок, который вам даст судья. Куда важнее, как вы будете себя оценивать в дальнейшем, насколько сможете сохраниться как люди, как личности. Сесть и выйти не так трудно, трудно дальше жить. И эта новая жизнь начинается сейчас, в тюрьме, и начаться она должна с твердости и крепости в вопросах веры и в тех вопросах, которые решаются на суде. Человек цельное существо. Сломается здесь, сломается и там. Оставаться самим собой надо не только в кабинете следователя, но и в камере, пожалуй, это еще сложнее…

Все предыдущие годы мы работали с подозреваемыми, обвиняемыми, осужденными, теперь еще и с сотрудниками. Сохранение их личности не менее важно. Общение со священником дает познание основ веры, являющихся также фундаментом нравственности, человеческого достоинства, офицерской чести, общечеловеческих ценностей.

При желании помогаем воцерковиться. Как минимум, объясняем, что сотрудники обязаны иметь представление о религии, причем не только о православии, но и об исламе, чтобы грамотно решать возникающие порой в замкнутом пространстве проблемы общения людей разных религиозных взглядов.

— А они возникают?

— Конечно. Еще недавно, например, бывало, что у заключенных Кораны изымались, бросались на пол… Мы проводим совместные встречи с представителями ислама, и грубейшие нарушения религиозных прав уходят в Лету.

— И что дает такая работа с сотрудниками?

— Раньше я за кого-то из заключенных просил и мне отвечали: «Ну ладно, батюшка, из уважения к вам пойдем навстречу. Но вы посмотрите уголовное дело, чтобы не очаровываться очень-то, чтобы знать, какие преступники к вам на службу ходят…» Надо сказать, что регулярные богослужения в Бутырке уже 15 лет совершаются. Все так, конечно, преступники ходят, но теперь сами сотрудники стали рассказывать нам о примерах абсурдного осуждения людей. Мне кажется, что это наиболее потрясающая перемена в сознании.

Сидел в тюрьме. Я это пережил

Подробнее

Ведь если надзиратель считает, что все, кто сидит в тюрьме, сидят там справедливо, то это одна позиция. А если он допускает, что есть процент людей, которые неправильно и зря попали в тюрьму, то это, как минимум, значит, что он смотрит на человека другими глазами, допускает, что перед ним «тот случай, когда заключенный не виноват». Это и есть главная метаморфоза.

Понимаете, возвращаясь к разговору о печаловании и обязанностях священника в тюрьме — какую тактику применить для влияния на сотрудников? Одно дело ходить, ругаться, требовать их наказать. Другое дело — предотвращать основу для противоправных действий и превышения полномочий.

Сейчас многое в системе меняется, может быть медленно, но работа идет. Соответствующие учебные заведения стараются выпускать специалистов, которые имеют хотя бы представление о религии, о ее нюансах, готовы к правильному поведению.

В храм никого не приводят силой

— Крестить много приходится?

— Это в 90-е годы был большой запрос на крещение. Сейчас иначе. Большинство людей все-таки крещены, а если и возникает надобность, то крестим на крещальных литургиях. Это самое правильное исполнение таинства, когда восприемником становится не крестный, которых у заключенных не может быть по определению, а сама Церковь. Каждую неделю проводим беседы, занятия в евангельском кружке, в воскресной школе, контролируем литературу.

— Почему вам приходится заниматься проверкой литературы?

— Порой сотрудники СИЗО и колоний не позволяют передавать заключенным книги, изымают их. А мы можем настоять на допуске тех или иных книг.

— Когда-то из папиросной бумаги, на которой печаталось Евангелие, самокрутки делали. Поэтому изымают?

— Дело в содержании. Сотрудники не всегда знают, можно или нельзя религиозную литературу пропустить. Если есть гриф Издательского отдела Патриархии, то вопросов не возникает. Вообще, проверка связана с историей семилетней давности. Когда-то была издана и широкого распространилась книга вроде катехизиса мусульманина. Кто-то умный догадался и выпустил новую книгу с такой же обложкой, которая начиналась и кончалась так же, как прежняя, но внутри нее был справочник террориста. Там содержались подробные инструкции, как бомбы готовить и так далее. Это бросило тень на всю религиозную литературу, которую приносят в тюрьмы. Теперь у сотрудников ФСИН любая книга вызывает подозрение.

— Православные священники теперь сотрудники ФСИН, а как же имамы?

— Имамы также назначены помощниками в УФСИНах тех регионов, где преобладает мусульманство (это пять субъектов). Сегодня любая религиозная организация и ее представители, посещающие заключенных в СИЗО и колониях, действуют на основе соглашения. Оно заключается со стороны данной организации и службы исполнения наказаний, потом на местах заключается договор между епархией и УФСИН.

Мусульмане также заключают такие договора.

Бутырскую тюрьму посещают сейчас 10 православных священников и всего три имама, при том, что осужденные скорее делятся поровну на православных и мусульман.

Выходит, у мусульман проблем с кадрами куда больше, чем у нас.

Если какая-то часть заключенных исповедует ту или иную религию, которая не является массовой и с представителями которой не заключено соглашение, то в этом случае мы не можем разрешить представителю этого религиозного течения беспрепятственно ходить в СИЗО, но реагируем на запрос об индивидуальной встрече. Это раньше свободно приходили протестантские проповедники и на их встречи в клуб насильно сгоняли всех, и верующих и неверующих, православных и мусульман. Собственно, это и является нарушением свободы совести.

Однажды в Москве осужденные женщины даже протестовали, отказывались идти на эти обязательные протестантские мероприятия. В православный храм никто в обязательном порядке никого не сгонял и не сгоняет, только желающие приходят.

Поймите, мы не против деятельности других христиан, просто она не должна нарушать ничьих прав, православные же работают только с теми, кто пишет заявления о встрече со священником или на посещение храма. К сожалению, эту простую причину никак не могут понять наши христианские братья, представляющие другие конфессии. Неужели нам мусульмане, с которыми мы сотрудничаем, ближе, чем представители других церквей? Одно время армянские священники у нас регулярно вели работу с теми, кто написал заявление, — никаких препятствий не было. Долго и безуспешно мы пытались пригласить священника к католику. Также не смогли убедить в необходимости посещения буддиста, даже в их офис за ними ездили.

Поддержать человека на суде можно, а повлиять на приговор — нет

— Вернусь к вопросу о печаловании. Вот вы православный священник, сотрудник ФСИН, насколько можете повлиять на судьбу заключенного, защитить его?

— Вы о чем, о тюрьме или о суде спрашиваете? О тюрьме мы уже сказали, влияем и помогаем. Совершенно другое дело — суд. Тут никак священник не может повлиять.

Единственная возможность, которая у меня есть — дать характеристику уже осужденному, когда решается вопрос о его условно-досрочном освобождении. Когда обвиняемый находится под следствием, то священник не может повлиять ни на суд, ни на следствие. Нет у нас для этого никаких возможностей. Это плохо, потому что порой такое влияние необходимо, особенно когда видишь неправильное осуждение, которое происходит у тебя на глазах.

— Правильно я понимаю, священник реально бесправен в вопросе помощи подследственным?

— Поймите, суд инстанция независимая. На суд никто не может повлиять. Вот все пишут, пишут, но устраивается все как в поговорке — а Васька слушает да ест. Хоть судью позорят, бесславят, он все равно держится своей линии. С одной стороны, может быть, это правильно, но с другой — это такая независимость от совести, которая ну никак не кажется справедливой.

Священники — помощники по работе с верующими и офицеры на семинаре в Нижнем Новгороде

Священники включены в систему исполнения наказаний, а не вынесения приговоров. Мы можем поехать на суд, поддержать людей, с которыми знакомимся в СИЗО, свидетельствовать об их поведении, но повлиять и изменить судьбу, к сожалению, не можем.

Я ходил и хожу в суды, молюсь, поддерживаю людей, которые приходят ко мне. В этом и состоит пастырское окормление и печалование.

И считаю, что у каждого священника должен быть опыт реального присутствия на судебных заседаниях.

Если ты не видел, в каком состоянии находятся люди под следствием, если не знаешь, насколько ужасно само судилище, как не принимается во внимание мнение адвоката, насколько нет презумпции невиновности, нет состязательности сторон, нет равноправия между прокурором и адвокатом, фактически не соблюдаются права человека во всем объеме, настолько ты не знаешь, в каком сочувствии нуждается тот, кто через все это прошел. Всякий совет от священника без подобного опыта сопереживания не будет иметь должной силы. Но не только в этом состоит пастырское окормление.

— А в чем еще?

— Не секрет, что взаимоотношения в камере бывают напряженными, в том числе потому, что вместе находятся люди разных религий. Совместная миссия православного и мусульманского священника часто играет решающую роль.

Не только потому, что мы демонстрируем пример взаимодействия представителей разных религий. Совместные посещения выбивают почву из-под ног у пропагандистов экстремизма. Я вполне серьезно это говорю.

Обычно экстремистами становятся люди поверхностные. Традиционно верующий мусульманин держится предания своих отцов. Ваххабитскими идеями легче заразить, например, крещеного человека, который своей веры не знает, но и с исламом не знаком. Ему начинают объяснять, каким должен быть мусульманин и как он должен себя вести, — а он верит. И каждый такой проповедник обычно, не имея образования, говорит о своих понятиях, собственных представлениях, личных толкованиях Корана в соответствии со своими целями.

Экстремистские формы религии для заключенных людей бывают очень заманчивы. За 25 лет моего служения только четверо перешли из ислама в православие, а вот наоборот в несколько раз больше.

У нас был пример, когда армянин поменял свою религию на ислам и тут же стал лидером экстремизма. А он был человек убедительный. Стал призывать мусульман к неповиновению, в изоляторе возникли серьезные проблемы.

Надеяться, что священник, придя в тюрьму, в СИЗО, колонию, мусульман переведет в христианство, даже наивно. А вот помочь имаму наладить свою работу с мусульманами, чтобы меньше было конфликтов, чтобы предотвратить распространение экстремизма в УИС — это в наших силах. Получается парадокс: православные священники заинтересованы в успешности тюремной миссии представителей других традиционных религий. Как ни странно, помогая строить мечети, мы не насаждаем ислам, а укрепляем православную державу.

Каждый из нас может помочь заключенным

— А с цифрами есть какая-то ясность, процент православных и мусульман каков?

— Сейчас в Москве эти числа примерно сравнялись. Когда я хожу по камерам один, трудно понять, кто есть кто. Достаточно прийти вместе с имамом, как окажется, что из 250 человек в корпусе всего трое атеистов. Причем люди не просто декларируют себя православными, но из 1000 приходящих к нам в храм людей причащаются около 750, хотя степень их воцерковленности разная.

Разговор с буддистом

Подследственные, которые ждут приговора суда, быстрее приходят к Богу. Если кто-то на свободе еще думал: пойти или не пойти в храм, здесь он тут же использует любую возможность для этого. И не просто приходит, но и готов откликнуться на приглашение приступить к Исповеди и Причастию. А это, согласитесь, немало.

Когда же осужденный подписал решение суда, попал из СИЗО в колонию, напряженность его духовной жизни ослабевает. Перефразируя известную поговорку, когда отгремят раскаты грома, мужик уж не крестится. Процент осужденных в колониях, посещающих храм, раз в десять меньше.

— Есть понимание, почему?

— Человек отбывает назначенный ему судом срок, часто долго сидит. Ему уже не так важно именно сегодня исповедоваться-причаститься, ведь это можно будет сделать завтра, через месяц, через год. До «звонка» (окончания срока), кажется, времени много. Но все же тот религиозный опыт, что приобретен в СИЗО, чрезвычайно важен.

Во многих регионах, к сожалению, не удается наладить не только служение литургии, но и посещение священниками камер, исповедь и причащение подследственных. Порой можно услышать: вот отправим его в зону, там пускай кается, а здесь вы будете мешать следствию.

Но в зону может доехать уже труп, то есть человек, надежды на помощь Церкви у которого перегорели.

Более того, и суициды чаще случаются в первое время после ареста, когда у людей ломается вся их жизнь.

Не раз бывшие заключенные признавались, что встреча со священником не прошла всуе. Каждому из нас важно слышать СЛОВО, — то Евангельское семя, которое Сеятель щедро разбрасывает руками Своих учеников и их последователей.

Когда-то давно, еще в 80-е годы прошлого века, я прочел в Евангелии от Матфея: «В темнице был, и вы пришли ко Мне». Меня тогда эти слова очень взволновали. Я не мог понять, как бы исполнить эту заповедь. Ни о каком тюремном служении вообще речи не велось тогда. Слава Богу, открывшему мне этот путь!

Но я убежден, что каждый в свою меру может сделать то, к чему призывает нас Господь. Ведь тюремное служение и окормление заключенных — это не только священнику в тюрьму ходить и причащать.

Ведь есть еще переписка с осужденными, всемерная помощь батюшке, который надрывается и из последних сил несет свой крест тюремного служения. Собрать для заключенных то, что им нужно: очки, носки, теплые вещи, обувь, иконы, крестики, книги. Помочь с транспортом, который все это доставит по назначению. Пойти волонтером в тюрьму. Встретить человека после освобождения, помочь устроиться на работу, найти жилье. Помочь ему найти друзей, сформировать круг общения, создать семью. Вознести свои горячие молитвы, искренне посочувствовать.

И для этого не обязательно быть священником, но каждый из нас может, да и обязан уметь это делать, быть милосердным, помогать, когда видит, что бывший заключенный впервые в храм пришел, помочь и принять с любовью. Христианство в этом и состоит.

Дарья Рощеня

23 апреля

Интервью состоялось в октябре 2018 года

Источник: "Православие и мир"